В чём сила, брат? Украинцы, индейцы и Ломоносов, не ставший великим прусским военачальником…
Самая оригинальная и похожая на правду версия ответа нашлась у дотошного Павла Пряникова, который в свою очередь сумел откопать корни того, что, вероятно, сегодня происходит... в Северной Америке XVII-XVIII веков, где колонизующие новый континент англичане строили отношения с индейцами, опираясь на английское же право. Британское коммерческое, морское и колониальное право ещё можно обозначить, как «право сильного». Но это вовсе не был беспредел — право заключать соглашения были у сильного, он имел приоритет, но и слабому при этом тоже кое-что доставалось.
От диких прерий до Дикого Поля
Вот как это было в Америке. «По протестантским этическим установкам, земля должна обрабатываться/эксплуатироваться, только тогда она имеет статус узаконенной собственности. Если она не обрабатывается — она ничья. И она может (и должна) перейти к тому, кто сделает её работающей собственностью. Индейцы не заботятся о земле — можно её взять, но тоже с подписанием одностороннего договора с правом сильного, и даже с некоторой компенсацией. Англичане и голландцы не отнимали землю у индейцев — они подписывали с ними договоры такого типа. Хрестоматийный пример, как голландцы купили у индейцев землю будущего Нью-Йорка за связки бус, несколько одеял и ружей. Купили, не отняли».
Если индейцы не хотели подписывать такой тип договора, против них проводили силовые акции — «спецоперации» того времени, вынуждая таким образом всё же подписать бумагу. Иногда для этого, к сожалению, истреблялось едва ли не всё племя, пока его останки всё же не соглашались заключить договор. При этом многим индейским племенам в рамках подписанного силой договора также оставили часть их земли — в резервациях.
И здесь Пряников проводит аналогию с украинским Диким Полем, где Россия сейчас действует фактически по принципу английского коммерческого и колониального права XVIII века.
Матросский договор
Но, полагает эксперт, Россия использует английский правовой опыт и на своей собственной территории, применяя практику односторонних договоров — по праву сильного, но с учётом прав слабого.
Так в Англии (в Лондоне или другом английском портовом городе), к примеру, набирали матросов. «Можно было оглушить какого-нибудь пьяного, притащить его на корабль, а когда очухается, то дать ему подписать договор на матроса. Уйти с корабля нельзя — „с корабля выдачи нет“, раз ты уже туда попал. Но матрос не раб — в договоре обозначат твои права (зарплату, кормёжку, время сна и отдыха, процент от добычи, обмундирование, срок службы и т.п.) и обязанности (во всём подчиняться начальству корабля)».
В России всё выглядит очень похоже — тот же договор: отказаться нельзя, «раз попал на корабль» Министерства обороны, но в правах тебе подпишут кучу всякой материальной поддержки, да ещё с лучшими условиями, чем на «берегу». Так и в Англии того времени — возможно, на судне жизнь у матроса тяжеловата, зато не повесят за бродяжничество на «берегу», не вырвут ноздри за украденный кусок хлеба и не отправят навечно в «работный дом» (фактически в рабство).
Причём тут Ломоносов?
Хороший вопрос — а, действительно, причём? А притом, что будущий основатель российской науки в молодости тоже стал жертвой описанного выше одностороннего договора, который вообще был нормой для протестантских территорий в то время.
Михайло Васильевич (тогда ещё просто Михайло), находясь на учёбе в Германии, в 1740 году под Дюссельдорфом, будучи мертвецки пьяным был обнаружен прусскими «мобилизаторами», которые рыскали по злачным местам, отыскивая пьянчуг и тащили их в воинскую часть.
Вот и Ломоносов оказался мобилизованным. Причём, всерьёз: из прусской казармы уйти уже было нельзя — сразу смертная казнь. И ни один суд не встал бы на сторону слабого в таком случае. Не хочешь там быть — не попадайся («англичанин, пруссак и русский — не пей!»). С другой стороны, согласно договору, который подписал Ломоносов вместе с другими мобилизованными, со стороны начальника ему были положены некоторые права и плюшки. В частности, ему были обязаны были платить зарплату — примерно в 2,5 раза выше, чем получал квалифицированный рабочий в Пруссии.
«Правда, через несколько недель Ломоносов всё же сбежал из воинской части. А ведь мог бы, наверное, стать великим прусским военачальником (он сразу подавал надежды в прусской армии — рослый, сильный и образованный, его хотели через пару месяцев представить в офицеры). Но стал великим учёным».
У сильных, как показывает жизнь, всегда есть выбор...
Подготовил Сергей Михайлов
СамолётЪ