«Платформа»
В чём сила, брат? Чехов и страна «в футляре»
Если кто давно не перечитывал — освежите в памяти этот поздний рассказ уже не насмешливо-озорного автора, но уставшего, умудрённого, трезво глядящего на окружающую его российскую действительность.
Чехов уже не смеется над ней — ужасается. И из этого ужаса рождается его учитель «мёртвых языков» (греческого и латинского) Беликов — тот самый человек, у которого всё было в футляре, и сам он был «в футляре». До безумия «правильный», настолько, что кажется, через него и проходит незримая вертикаль власти.
Сам Беликов трепещет перед начальством и считает своим долгом доносить на всех, кто хоть немного выходит за рамки: «как бы чего не вышло». Но и вокруг него «вся гимназия, да и жители всего города боялись вызвать своими действиями осуждение Беликова. Этого с виду порядочного, но ужасно скучного и надоедливого человека, стараются никуда не приглашать и по возможности избегать. В его обществе каждый проникается страхом сделать что-то не так, чтобы не стать виноватым и осуждённым».
Беликова боятся, но он сам ходит по квартирам учителей, чтобы сидеть там молча и уходить, считая такие визиты своей «товарищеской обязанностью».
Описывая эту гнетущую атмосферу русской провинции, Чехов предупреждает своих современников об опасности архаизации общества, о ксенофобии и изоляционизме. А получается, что обращается и к нам, жителям постсоветского общества.
Но соль рассказа не столько в Беликове, сколько в его столкновении с альтернативной реальностью, которая возникает в городе и гимназии с появлением нового учителя истории и географии Михаила Саввича Коваленко. Коваленко — «из хохлов» — приезжает с сестрой Варенькой. Оба они предпочитают жить на полную катушку: громко говорят, спорят, обсуждают книги, не боятся сплетен, размахивают руками и даже — к ужасу Беликова — ездят на велосипеде.
Иными словами, представляют совершенно иной тип существования, противоположный беликовскому: с неистребимой свободой, весельем, даже иным отношением к труду... Это та яркая, привлекательная малороссийская реальность, которая была близка двум «главным украинцам» в русской литературе — Гоголю и Чехову — и воспета ими.
В письмах Н. А. Лейкину Чехов с удовольствием описывает свои украинские впечатления: «Живу я в усадьбе близ Сум на высоком берегу реки Псла (приток Днепра) ... Вокруг в белых хатах живут хохлы. Народ всё сытый, весёлый, разговорчивый, остроумный. Нищих нет. Пьяных я ещё не видел, а матерщина слышится очень редко, да и то в форме более или менее художественной. Помещики-хозяева, у которых я обитаю, люди хорошие и весёлые...» Здесь и в других письмах Антона Павловича прочитывается контраст Украины с Великороссией, который будет развиваться и на страницах «Человека в футляре».
Украина и в рассказе, и в реальности соблазняет Россию, заставляя её настораживаться, хмуриться, цепляться за свои охранительные привычки. Не так ли во всю постсоветскую историю вид коррумпированной и нищей, но поющей, смеющейся, открытой миру и его ветрам Украины заставлял Россию сильнее отгораживаться от мира и закручивать внутренние гайки, чтобы уберечься от слишком близкого соблазна?
Рассказ заканчивается печально для Беликова — попытавшийся вмешаться в чужую жизнь, он оказывается спущенным с лестницы под смех Вареньки, на которой хотел было жениться. И умирает от стыда, вообразив, что о его позоре узнает весь город.
«Теперь, когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже весёлое, точно он был рад, что наконец его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет. Да, он достиг своего идеала!», — пишет Чехов.
В реальной жизни, видимо, всё так просто не обойдётся.
В своём последнем интервью ABC президент Зеленский говорил уже о том, что готов обсуждать будущее Украины и донецких республик с Владимиром Путиным. Но для этого, полагает украинский президент, его российскому коллеге надо покинут тот «информационный пузырь», в котором он живёт: "Я думаю, он в этом пузыре, и мы не знаем, насколько реалистична та информация, которую он получает«,— отметил президент Украины.
Конечно, всякие персонификации условны, а порой и просто ошибочны. Но, наверное, к классикам, указывавшим нам на последствия возможных ошибок, всё-таки следует прислушаться.
«Человек в футляре» был написан в 1898 году, а через 7 лет грянула русско-японская война, начавшая долгую череду несчастий и испытаний, выпавших в XX веке на долю России.
Годом ранее Чехов напишет «Дядю Ваню», со словами, вложенными в уста Сони: «Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах, мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как сказка».
И по сию пору эта фраза остаётся символом недостижимой гармонии, счастья, исполнения желаний. Настолько недостижимых, что употребляется обычно только шутливо-иронически...
Сергей Михайлов
СамолётЪ