Субботние чтения. После выборов: каким будет президент нового поколения

Это реальность, а не просто повод утешиться тем, кого могут разочаровать итоги голосования 18 марта. Попробуем заглянуть вперёд с помощью профессора Московской школы управления СКОЛКОВО Андрея Шапенко...

В 1954 году в Оклахоме провели так называемый Robbers Cave Experiment, который показал, что человеку свойственно делить этот мир на «своих» и «чужих» — и конфликт неизбежен. Две случайно набранные группы школьников из хороших семей, ранее незнакомых, несколько дней жили в национальном парке. Сначала они выполняли общие задания в своей группе, что привело к ее сплачиванию, а затем узнали о существовании друг друга и стали соревноваться. Чем дальше шел эксперимент, тем сильнее обострялся конфликт. Словесные и физические столкновения, сожжение флага другой команды, уничтожение и кража имущества, дискриминация членов другой группы — все это привело к досрочному завершению эксперимента.

Несколько лет спустя эксперимент повторили в Бристоле, случайно разделив школьников на группы, названные в честь художников: «Клее» и «Кандинский». Участникам сказали, что деление сделано на основе предполагаемых предпочтений, и в итоге они стали по-разному относиться к «отвратительным» представителям другого лагеря, вне зависимости от реальных интересов и качества предшествующих отношений.

Из этих экспериментов выросла теория реалистичного конфликта: причиной столкновения людей являются вовсе не различия между ними, а конфликт целей и конкуренция за ресурсы. То есть два прекрасных человека могут возненавидеть друг друга, если претендуют на одну вакансию, а вполне мирные демократические страны — начать военные действия. Затем на этой базе была построена теория социальной идентичности, которая гласит, что лидером социальной группы становится тот, кто воспринимается ею как «свой», соответствует ее лидерскому прототипу и наилучшим образом продвигает ее интересы. А вовсе не тот, кто обладает уникальными качествами или навыками. Этот феномен крайне важен для объяснения фундаментального ценностного и лидерского перелома, который может произойти в России в течение ближайшего десятилетия.

Дело в том, что ⁠сегодня мы живем в точно такой же демографической ситуации, как на ⁠рубеже 1980-х и 1990-х ⁠годов. Сначала Первая мировая ⁠и революция выкосили несколько миллионов людей в возрасте около 20 лет, а потом Великая Отечественная уничтожила поколение детей тех, кто остался. С тех пор каждые 25 лет мы обречены попадать в демографическую яму; так, в 2017 году началась очередная волна естественной убыли населения — это с нами говорят не родившиеся правнуки тех, кто остался лежать на полях Великой Отечественной. Поэтому наша демографическая пирамида похожа на елку — с явно выдающимися в стороны «ветвями» двух поколений. 30% населения составляют люди старше 55 лет, и сегодня в их руках сосредоточены власть и деньги. Но наследовать им будут не сорокалетние, которых очень мало (14% людей 41–54 лет), а те, кому сегодня 27–40 лет (25% населения и львиная доля рабочей силы). Точно такая же ситуация сложилась на закате перестройки, и тогда она стала одним из факторов радикальных общественных перемен.

Отцы и дети

Средний возраст кандидатов в президенты России (за исключением Ксении Собчак) 59 лет, фигурантов «кремлевского списка» — 60 лет, участников «Политбюро 2.0» (по Евгению Минченко) — 62 года. Для сравнения: членам Политбюро ЦК КПСС в 1988 году было в среднем 62 года, и в то время эти люди казались древними стариками. Тогда смена элит произошла практически в одночасье — со «старых коммунистов», победивших в войне, на их детей — «молодых кооператоров». Буквально из ниоткуда появились новые герои: политики, бизнесмены, журналисты, писатели, режиссеры. И сегодня уже эти «победители» из 1990-х постепенно уходят в тень. Уже сегодня у нас есть министры и губернаторы, которым едва перевалило за тридцать. В следующем году их будут уже десятки — подтверждением этого являются хотя бы 200 тысяч заявок на конкурс «Лидеры России», в котором участники увидели хоть какое-то подобие социального лифта. Еще один сигнал — отмена показа «Иронии судьбы» на Новый год, равно как и повсеместное охлаждение к традиционным новогодним «Голубым огонькам». Старое поколение постепенно уходит, а с ним и старые ценности и маркеры старого мира. Что это значит?

Карл Мангейм, один из отцов современной социологии, в 1928 году опубликовал статью «Проблема поколений», которая во многом предопределила наш взгляд на то, как смена поколений влияет на историю. Согласно Мангейму, взрослеющее поколение неизбежно переживает разрыв между ценностями, которые оно унаследовало от своих родителей, и новой реальностью, в которой живет. В результате новое поколение перестраивает систему ценностей с учетом пережитого опыта и исторического контекста. И здесь особенную роль играет период юности — если поколение в этом возрасте переживает значимые события, то, с большой долей вероятности, оно разовьет «коллективное сознание», которое будет существенно отличаться от предыдущего. На юность нынешних тридцатилетних таких событий пришлось достаточно: развал СССР, девяностые, дефолт. И они точно другие, а буферного поколения сорокалетних, которое, согласно Мангейму, должно сглаживать переход, у нас, можно сказать, и нет. Значит, этот ценностный переход может быть очень резким.

Будущее России зависит от людей, которые родились в 1980-х. Именно они, а не подростки, выросшие в интернете, определят то, где все мы будем через 25 лет. Они будут получать Нобелевские премии, «Оскары», доминировать в отечественном списке Forbes. Следующим президентом, который оставит значимый след в истории России, будет человек, рожденный в 1980-х, потому что именно он будет наилучшим образом отражать лидерский стереотип этого поколения. И он уже точно входит в политический 2018 год вполне сложившимся человеком.

Представитель поколения восьмидесятых — это уникальный субъект, которому в ходе взросления пришлось несколько раз идеологически «переобуться». Рожденный в СССР, успевший побыть октябренком и воспитанный на рассказах про маленького Ильича, в 1990-е он обнаружил себя в ситуации социально-экономической катастрофы, тяжелого времени для семьи и абсолютной свободы. Глядя на печальный опыт родителей, он попытался встроиться в новый мир — не стал следовать за мечтой, а пошел делать деньги. В 2000-х, когда на высокой нефти экономика лезла вверх, он сделал быструю карьеру, возможно в международной компании, или организовал «промысловый» бизнес, сменил несколько работ или занятий, увидел мир: эти люди составляют большинство из 28% россиян, у которых есть загранпаспорт. А в 2010-х опять обнаружил себя в новой стране, изолированной от убегающего вперед мира и не предоставляющей больше того сладостного чувства «у меня получилось». Ему уже за тридцать, и он вплотную подходит к возрасту самореализации, если опираться на теорию психосоциального развития Эрика Эриксона. Однако он не очень понимает, что делать дальше, при этом в политическом пространстве нет лидера, который бы полноценно отражал потребности и чаяния этого поколения. Причем не только «прогрессивной» его части. Но такой лидер точно появится.

Лидер нового поколения

Что нам говорит об этом новом лидере теория социальной идентичности? Во-первых, он должен восприниматься как «один из нас» и наиболее эффективно противопоставлять себя конкурирующим социальным группам — например, «нашим заокеанским партнерам». Отсюда становится понятно, почему тактика условной оппозиции, которая пытается противопоставить себя большинству населения России и ассоциироваться с условно конкурирующим лагерем, кардинально неверна. Также этот тезис влияет и на лидерский стиль — в частности, теория утверждает, что тип лидера не зависит от формы правления, и это подтверждается нашим историческим опытом: эффективный лидер в России почти всегда был сильной авторитарной фигурой, выстраивающей вертикаль власти. Однако многочисленные исследования показывают, что этот стереотип потихоньку расшатывается — как ожидания, так и реальные профили лидеров в России все дальше отходят от этой модели. Наивно полагать, что в одночасье в нашей стране может появиться успешный лидер, сложенный по западному стандарту, условный Обама. Скорее это будет кто-то, кто сумеет удачно синтезировать национальную специфику и лучшие мировые практики управления. А если мы посмотрим назад, то в нашей истории всегда так и было — вспомним Петра Первого, Екатерину Великую, Александра Второго.

Второе — лидер должен обязательно выглядеть кем-то, кто «делает для нас дело». То есть его действия должны продвигать интересы «своих» и противостоять «другим», на нас не похожим. Последователи будут идти за ним до тех пор, пока верят, что лидер работает не на себя и тем более не в интересах других. Например, болельщики могут боготворить тренера их любимой футбольной команды, но как только он перейдет в команду соперников, сразу же его возненавидят, хотя он внутренне никак не изменится и не станет лучше или хуже как управленец или человек. Нынешний президент России достиг в символическом искусстве «делать для нас дело» почти совершенства — массовое «стремление к стабильности» есть не что иное, как страх, что с новым человеком во главе страны личное положение людей может кардинально ухудшиться. Причем это относится как к элите, так и к простым людям, например госслужащим и военным. А вот многие оппозиционные лидеры, наоборот, пугают значительную часть населения намерением все переделать и всех покарать.

Третье — лидер помогает своим последователям создавать смыслы. То есть он не просто работает с реальностью и ограничениями, а активно создает новый прекрасный образ того, «кто мы есть». Хорошие лидеры — это инженеры массовой идентичности. То, что называется нацбилдинг в политике и создание корпоративной культуры в компаниях. Благодаря лидерам войны за независимость в США колонисты превратились в американцев, а жители России претерпели несколько последовательно меняющихся волн идентичности в XX веке (русские — советский народ — россияне; с разным успехом). Нынешняя президентская кампания поражает отсутствием этого самого нового смысла — ни один из кандидатов не предлагает новой программы, которая бы отстраивалась не от прошлого и не от внешних примеров, а от внутренних потребностей наиболее социально и экономически активной группы населения.

Безусловно, обладание новейшим оружием и безопасность — это абсолютный императив, но над ним обязательно нужна смысловая надстройка, которую это оружие должно защищать. В мире, где есть блокчейн, нейронные сети и Илон Маск, мы до сих пор обсуждаем либерализацию рынка газа, надо ли трудоустраивать выпускников вузов и нужен ли нам ЕГЭ. Неудивительно, что приходится всеми силами повышать явку.

Четвертое — лидер должен давать последователям ощущение собственной значимости. То есть не только выражать то, что думает группа, но и превращать эти ценности и приоритеты в реальность. Нельсону Манделе недостаточно было стать лидером черного движения в ЮАР — надо было добиться ликвидации апартеида, иначе он был бы низвержен своими сторонниками. Владимир Путин обрел популярность потому, что помог вернуть ощущение значимости тем, кто был унижен и отброшен назад в 1990-х. Однако новое поколение может потребовать новых реальных побед. Каким образом можно создать это ощущение значимости для тех, кому сегодня не 60 лет, а 30? Что надо сделать и сказать, чтобы они действительно стали активно участвовать в общественной жизни — хотя бы на уровне своего подъезда и ТСЖ?

После развала СССР прошло уже почти 27 лет — это достаточное время, чтобы понять, чего можно ожидать от поколения «кремлевского списка». С одной стороны, последние 20 лет — самое свободное, сытое и мирное время в нашей тысячелетней истории. С другой стороны, нынешнее поколение правителей передаст страну тридцатилетним с огромным количеством вызовов — экономическая стагнация, международная изоляция, санкции, дисбаланс регионального развития, моногорода, крымский вопрос. Вне зависимости от персонального отношения к этим пунктам их как-то придется решать. И на успешность этого решения будет напрямую влиять система ценностей, которую перестроили для себя условные тридцатилетние. Мы уже видим новые голоса этого поколения, разной степени успешности и смысла: это и журналист Дудь, и рэпер Oxxxymiron. С натяжкой (ему уже 41 год) сюда можно отнести и не допущенного к выборам Навального (который, пожалуй, лучше других оппозиционных политиков преуспел в апелляции к большинству). Полным ходом идет смена поколений в искусстве, кино и спорте. Но мы пока не очень понимаем, какое оно, это новое поколение, особенно его большинство. Действительно ли для них менее важно конкурировать и добиваться, менее важна карьера и больше — выбор пути, высока роль самореализации и полученных впечатлений? Может быть, они не сильно отличаются от «отцов» и поляризация российского общества проходит вовсе не по границе «старые — молодые», а по какому-то другому признаку?

«Президент из восьмидесятых» выйдет из большинства. Он является его неотъемлемой частью, и он будет обладать энергией и желанием двигать большинство вперед. И — строить мосты. Между старым и новым поколением. Между «консервативным» большинством и «прогрессивным» меньшинством. Потому что если мы этого не сделаем, если мы не найдем точку сборки и смысл, который объединит нас, таких разных, но в глубине желающих примерно одного и того же, мы вряд ли сможем справиться с теми вызовами, которые перед нами стоят. И тогда нам придется ждать следующего демографического перехода еще 25 лет.

СамолётЪ