Кадуйский потоп.
Россия в долговых шелках. Как и почему всего за восемь лет изменилось отношение к кредитам россиян и российского государства
Такой вывод делает питерский экономист Дмитрий Прокофьев, которого давно интересует тема потребительских кредитов в России и их связь с отечественной государственной макроэкономикой.
Ещё летом 2020 года он отмечал: доля домохозяйств, имеющих долг перед банками, достигла 72%, что является самым крупным за всю новейшую историю России показателем. К карантину россияне подошли с рекордной долговой нагрузкой: на 1 апреля в среднем люди были должны банкам 10,9% своих ежемесячных доходов.
Но и в 2014 году, до «Крымской весны», граждане брали в долг у банков также активно — задолженность составляла в среднем 10,2%. Но, отмечал тогда эксперт, у неё было качественное отличие — люди тогда брали в долг во всё ещё растущей по инерции экономике, оплачивая растущее потребление заёмными деньгами в расчёте на будущие доходы. Но тот же 2014—й год и стал годом «великого кредитного перелома»: о росте доходов почти всем пришлось забыть и с тех пор молча брать кредиты, чтобы заткнуть дыры в семейном бюджете.
Итогом стала пугающая цифра, вынесенная в лид этой заметки и ставшая возможной из-за того, что согласно статистике ЦБ РФ, с начала 2021 года банки выдали физическим лицам 4,418 трлн рублей новых займов. По данным Росстата, две трети роста своих расходов в этом году (+6,7 трлн рублей,) россияне оплатили «в долг», взяв за январь-октябрь 15,8 млн кредитов наличным.
За деньгами в банки все чаще стали обращаются те, у кого велик риск не расплатиться: в III квартале 2021 года 31% всех выданных кредитов получили заёмщики, которым нужно отдавать банку более 80% своих официальных доходов.
Почему так, объяснил «Почта Банк», сообщивший со ссылкой на данные своего опроса, 74% граждан «периодически испытывают финансовые трудности», а 34% «не хватает денег до зарплаты».
И вот в этой увлекательной ситуации в конце апреля Банк России объявил «крестовый поход» против «необеспеченного» потребительского кредитования, вводя разные механизмы, затрудняющие банкам выдачу таких кредитов (кроме, пожалуй, автокредитов и ипотеки — там есть, что отбирать за долги), а гражданам — их получение.
На самом деле, полагает Прокофьев, закредитованность россиян сегодня — это обратная сторона нежелания государства наращивать финансовые обязательства. И те 330 миллиардов долларов, которые люди должны банкам — не что иное, как следствие ограничения доходов людей в последние 10 лет.
Из каких-то своих соображений власть всё это время упорно изымают все большую часть доходов людей: напрямую — через налогообложение и завышение цен (за счёт ограничения конкуренции) и косвенно — за счёт девальвации рубля.
Население же, автоматически реагируя на ситуацию «до зарплаты не хватает», берёт в кредит и накапливает собственные долги.
«Можно сказать, — отмечает Прокофьев, — что риски долгового кризиса страны правительство последовательно перекладывает на граждан». И него есть довольно правдоподобная гипотеза, почему государство поступает именно так. Основывается она на аналогии с ситуацией позднего СССР.
Тогда, как известно, страна, долгие годы считавшаяся первоклассным заёмщиком, «внезапно» попала в оголтелые должники к концу 1980-х годов. И это воспоминание вкупе с памятью о дефолте 1998 года, похоже, является «фантомной болью» уже российского руководства, заставляя его сбрасывать финансовые риски на своих подданных.
Принято считать, что долговые проблемы СССР при Горбачёве были связаны с падением цен на нефть. Но Прокофьев уверен, нефтяные цены были не единственной причиной — их падение совпало с ростом потребления внутри СССР, причём по двум причинам — антиалкогольная кампания оставила в руках людей больше денег (то, что раньше уходило на водку, пошло на товарный рынок), и предприятиям разрешили распоряжаться фондом зарплаты — эти деньги тоже пошли на рынок.
«А в монополизированной советской экономике у директоров заводов не было мотивации увеличивать рост производства потребительских товаров, отмечает эксперт, — проще было повысить цены (кстати, дефицит — с точки зрения макроэкономики, то же самое что инфляция — ты ждёшь нужный товар, и потери твоего времени добавляются к стоимости этого товара)».
Вот и сейчас, похоже, экономика страны снова оказалась «распределена», делает предположение экономист, — все, «кому положено», уже заняли ключевые позиции и превратили общенародное хозяйство в набор маленьких и больших монополий. Правда, где-то под ногами у власти путается «малый бизнес», но «большим людям» он не мешает и никого особо не интересует.
У сравнительно небольшой части монополий, работающих «на экспорт» — всё хорошо: там высокие доходы и зарплаты для сравнительно небольшой части работников. А вот рост бизнеса остальных монополий возможен за счёт двух факторов: повышения цен — его мы наблюдаем «эмпирически», так сказать, «в режиме реального времени» и снижения издержек — то есть, в первую очередь за счёт оплаты труда.
«Роста зарплат власти категорически не хотят — это понятно, а роста кредитов они не хотят тоже, потому что понимают — денег у людей на оплату этих кредитов не появится, — подводит итог Дмитрий Прокофьев. — Пусть люди сокращают потребление и снижают риски своего дефолта, говорит начальство».
И декларирует «борьбу с бедностью», изобретая для этого новые методики её, бедности, оценки. Но это уже «совсем другая история».
Илья Неведомский
СамолётЪ