Без права на ошибку. В Череповце из-за смерти двухгодовалой девочки врач может оказаться за решёткой
Жизнь любит неожиданные совпадения, часто весьма символичные. Вот и накануне в один день в одном городе сошлись два события: новый мэр Череповца Вадим Германов встретился с молодыми врачами, приехавшими поработать по приглашению медсанчасти «Северсталь», а в городском суде началось слушание уголовного дела в отношении врача-инфекциониста — 27-летней Светланы Роговой.
Тоже, как видим, не самого «пожилого» медика. Главное отличие Светланы от восьми совсем ещё юных коллег в том, что она уже совершила свою врачебную ошибку, а им это нелёгкое во всех отношениях испытание, не дай бог, ещё предстоит.
Обвиняется Рогова по характерной для врачей 109-й статье УК РФ: «Причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения лицом своих профессиональных обязанностей». Это «деяние» наказывается ограничением свободы на срок до трех лет, либо принудительными работами на срок до трех лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет или без такового, либо лишением свободы на тот же срок с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет или без такового.
СамолётЪ уже писал о том, как в прошлом году под суд по той же статье в регионе были отданы два врача: реаниматолог из Вологды и врач-рентгенолог Сямженской ЦРБ. И почти одновременно с этим Национальная медицинская палата (НМП) совместно со Следственным комитетом России (СКР) и Всероссийским государственным университетом юстиции (РПА Минюста России) представили предложения об изменении Уголовного кодекса, которые немедленно подверглись критике.
В СКР заявили, что ни одна из применяемых к врачам уголовных статей «не учитывает особенности профессиональной медицинской деятельности», когда речь идёт об ответственности за «грубейшие нарушения стандартов и протоколов лечения».
В медицинской палате ответили, что само понятие «врачебная ошибка» не закреплено законодательно: неофициально ее определяют как «добросовестное заблуждение врача, которое не содержит состава преступления», но представители медицинского сообщества считают, что на скамье подсудимых доктора оказываются именно в результате врачебных ошибок.
В прошлом году авторы письма к Владимиру Путину в защиту попавшей под следствие врача Елены Мисюриной, приговорённой к двум годам колонии, указывали на то, что уголовное преследование врачей за осложнения, которые невозможно было предотвратить, может привести к тому, что врачи будут бояться проводить медицинские манипуляции, сопряженные даже с минимальным риском.
Не за такой ли минимальный риск сейчас судят врача Рогову, которая, по мнению стороны обвинения, поставила неправильный диагноз, несвоевременно и не в полном объеме оказала ребенку медпомощь, в результате чего Виктория Холенкова скончалась?
В связи с делом Светланы Роговой вспомнилась недавно вышедшая в России книга американского хирурга Атула Гаванде. Опытный врач и, как оказывается, неплохой писатель Гаванде пишет о том, о чём никогда не будет распространяться российский врач из опасения, что его либо посадят, либо затравят, — о врачебных ошибках. Хотя едва ли не каждый врач в доверительной беседе может рассказать свою «чёрную» историю, возможно, не одну. О том, например, как зарезал на операции человека. Говорят, у любого хирурга есть собственное кладбище. Ошибки совершают все: молодой врач потому, что ещё учится, опытный хирург — потому, что отрабатывает новые технологии, которые приходится осваивать с нуля.
Наши врачи предпочитают об этом молчать, а западные уже пишут книги. Например, английский нейрохирург Генри Марш описывает историю женщины, которую по его вине разбил паралич — врач прозевал послеоперационную стрептококковую инфекцию. Дама отсудила у клиники несколько миллионов фунтов стерлингов. Ущерб покрыло страхование гражданской ответственности врача, Марша не только не посадили — даже не уволили. В России такого страхования до сих нет (хотя лучшие столичные клиники начинают его вводить в добровольном порядке). У нас ответственность, как показывает опять-таки дело Роговой, в основном уголовная. Причём, что особенно интересно, обстоятельства ошибки в суде рассматривают люди, ничего не сведущие в медицине: прокурор и судья бодро «жонглируют» заключениями экспертов. И в этом они, по большому счёту, мало чем отличаются от бабушки покойной девочки, заявляющей с непоколебимой уверенностью, что подсудимой «нет оправдания».
С таким подходом, исходящим из презумпции виновности «плохого врача», в своей книге спорит врач Гаванде. Его главная идея в том, что ошибки совершает совсем не вымышленная каста «плохих врачей». Хотя и плохие доктора встречаются. Но врачебная практика превращает в чудовищ, совершающих самые дикие ошибки (зашил, к примеру, полость «вместе с забытым в ней инструментом, прооперировал не ту конечность»), и самых блестящих специалистов.
Как можно понять из обвинения, одна из основных претензий к врачу Роговой — она провела слишком мало обследований пациентки. Данных о том, что тактика максимизации объёма обследований улучшает исход заболевания, на самом деле нет, но по крайней мере напряженность отношений между врачом и пациентом снижается. С другой стороны, имела ли Рогова возможность увеличить объём исследований в рамках обязательного медицинского страхования (ОМС), которое зачастую не может покрыть и гарантированную государством помощь?
В Европе и США лишь 3–7% исков решается в пользу пострадавшего. В России же, если дело доходит до суда, то более чем в половине случаев решение выносится в пользу пациента. Исходя из такой статистики, судебные перспективы Роговой нельзя считать блестящими.
Остаётся только пожелать вчерашним молодым собеседникам Вадима Германова, чтобы их миновала горькая чаша, которую вынуждена выпить до дна их коллега. И чтобы, когда неизбежно минует их нынешний юношеский энтузиазм неофитов, их не посетила мысль об уходе из профессии, сулящей возможность оказаться под следствием и судом за исполнение своих повседневных обязанностей.
Сергей Михайлов
СамолётЪ