Праздник, который всегда со мной. 125 лет великому русскому писателю Эрнесту Хемингуэю

Удивительно, но мне сегодня столько же, сколько «старику Хэму» было тогда, когда он нажал на спусковой крючок своего любимого марки W.&C. Scott & Son модель Monte Carlo B, не оставив предсмертной записки. Но я, кажется, ещё не дошёл до состояния, когда начинают одолевать вопросы о том, зачем так долго жить на свете.

Впрочем, видел и пережил я, пожалуй, куда меньше, чем Эрнест Миллер. Например, никогда не был ни в Париже, ни на Кубе, ни в Испании, ни в Африке. Хотя благодаря романам и рассказам Хемингуэя получил определённое представление о том, что там и как. Писатель умел изображать (не описывать, а изображать) те места, где побывал, чтобы было понятно, что теряют или получают его герои. И это изображение как-то само собой врезалось в память.

Первые книжки Хемингуэя попали мне в руки, когда я ещё был обычным советским подростком-школьником. Помню отец притащил с какой-то партийной конференции подарочный книжный набор, полагавшийся всем участникам: «Как закалялась сталь» Николая Островского в яркой глянцевой обложке, которая шла «в нагрузку» к строгому чёрному томику с лаконичной надписью — «Эрнест Хемингуэй. Острова в океане».

Так я познакомился с творчеством писателя с его последнего, к тому же неоконченного романа. Мало что понял из рассуждений о жизни пожилого человека. Но остался под впечатлением от той силы и свободы, которыми веяло со страниц романа. И, естественно, тут же представил себе, что наш небольшой дом в маленьком, прокалённом солнцем южном городке — тот самый, продуваемый океанскими ветрами дом на холме, с описания которого начинаются «Острова». А мой кот Нюнька, вылеченный мной от лишая, — родственник той кошки, о которой мечтала героиня рассказа «Кошка под дождём»...

Потом уже я стал читать у Хемингуэя всё подряд, благо «дружественного» писателя много и в отличных переводах издавали в СССР. Но из всего потом прочитанного больше всего поразили не «Прощай, оружие», не «Фиеста» даже и не «По ком звонит колокол», а рассказы, повесть «Старик и море», за которую писатель получил Нобелевскую премию, и «Праздник, который всегда с тобой». Почему? Бог весть.

Может быть, потому что в рассказах особенно отчётливо проявился тот самый «телеграфный» стиль Хемингуэя, отличающийся скупой, но оттого сильнее впечатляющей выразительностью изображения пополам с точным психологизмом, прячущимся за внешне необязательной болтовнёй персонажей между собой.

«Старик и море» — случай совершенно особый, такое гениальное, прочувствованное и выстраданное стихотворение в прозе по мотивам кубинской рыбацкой байки. Ничего похожего у Хемингуэя не было ни до, ни после.

А «Праздник» — просто здорово лёг на душу, синхронизировавшись с первой любовью, размышлениями о будущем, первыми пробами пера. Хемингуэй описывал в этой повести своё писательское начало в Париже. И это описание было таким живым, ярким и притягательным, особенно на контрасте с житейскими реалиями СССР середины-конца 1970-х, что не подпасть под его обаяние было невозможно.

Это была какая-то удивительная ностальгия по не пережитому — советской «оттепельной» романтике 1960-х — эстетикой и атмосферой турпоходов, КСП, коллективным пением «Люди идут по свету» и «Если друг оказался вдруг» у костра на опушке, которая хорошо рифмовалась с очень по-мужски сентиментальной романтикой героев Хемингуэя, которые воевали в Испании, охотились на львов у подножия горы Килиманджаро, смотрели на смерть испанских быков, а потом писали об этом в холодной парижской мансарде или вспоминали под аперитив на веранде кафе «Ротонда».

Я был слишком юн и жил за «железным занавесом», чтобы во всём этом участвовать лично. Поэтому что-то (в части походов) добирал благодаря школьному учителю географии, таскавшему наш класс в Крым и на Кавказ (тогда ещё «общие»). А что-то — благодаря песням постаревших Визбора, Окуджавы и текстам Хемингуэя, помогавшим «забыться, затеряться», как пел тот же Окуджава, отправиться в дивное путешествие подальше от советской рутины. Тот особенный маршрут, который проложил в Париже Хемингуэй и которым (в том числе) идут сегодняшние участники и зеваки открывшейся днями Олимпиады, я, кажется, и сейчас могу повторить с закрытыми глазами.

Думаю, в нашем поколении я был не один такой. Вообще, кажется, каждое из поколений в нашей стране брало у Хемингуэя что-то своё, каждому он помогал отвечать на какие-то важные вопросы или просто уходить во внутреннее путешествие, абстрагируясь от не очень приятной реальности. Наверное, ещё и поэтому нобелевский лауреат может считаться нашим великим русским писателем. А не только потому, что без него была бы почти невозможна значительная часть отечественной прозы последних шестидесяти лет.

В 1990-е, во времена, когда у нас появилось своё «потерянное поколение», Хемингуэй выпал из поля зрения читающей публики.

Но, сейчас, наверное, опять наступает его время. Человек, знающий, что такое война, честь, верность и нежность, к тому же умеющий писать стилем, идеально подходящим для постов в Телеграме, обязательно должен пригодиться сегодняшним молодым. Они, мне кажется, обречены на то, чтобы найти своего Хемингуэя, который срезонирует с очередной эпохой.

«...Она положила зеркало на стол, подошла к окну и стала смотреть в сад. Становилось темно.

— Хочу крепко стянуть волосы, и чтобы они были гладкие, и чтобы был большой узел на затылке, и чтобы можно было его потрогать, — сказала она. — Хочу кошку, чтобы она сидела у меня на коленях и мурлыкала, когда я ее глажу.

— Мм, — сказал Джордж с кровати.

— И хочу есть за своим столом, и чтоб были свои ножи и вилки, и хочу, чтоб горели свечи. И хочу, чтоб была весна, и хочу расчесывать волосы перед зеркалом, и хочу кошку, и хочу новое платье...

— Замолчи. Возьми почитай книжку, — сказал Джордж. Он уже снова читал.

Американка смотрела в окно. Уже совсем стемнело, и в пальмах шумел дождь.

— А все-таки я хочу кошку, — сказала она. — Хочу кошку сейчас же. Если уж нельзя длинные волосы и чтобы было весело, так хоть кошку-то можно?

Джордж не слушал. Он читал книгу. Она смотрела в окно, на площадь, где зажигались огни.

В дверь постучали.

— Avanti [войдите (итал.)], — сказал Джордж. Он поднял глаза от книги.

В дверях стояла служанка. Она крепко прижимала к себе большую пятнистую кошку, которая тяжело свешивалась у нее на руках.

— Простите, — сказала она. — Padrone посылает это синьоре».

Да, а ещё Хемингуэй любил кошек.

Сергей Авдеев
СамолётЪ