Кадуйский потоп.
«Есть вещи, о которых люди знать не должны». Большинство россиян выступают за цензуру в СМИ
Накануне ВЦИОМ специально к отмечаемому 13 января Дню российской печати опубликовал результаты проведённого минувшим летом опроса, 1600-т респондентов. Эти результаты фиксируют рост сторонников «государственной цензуры» (именно так ограничения свободы СМИ были обозначены в вопросе социологов, которые при этом не стали напоминать собеседникам о том, что цензура прямо запрещена Статьёй 29 российской Конституции).
В пользу цензуры высказались 63% опрошенных («безусловно нужна» — 24%, «скорее нужна» — 39%). Если сравнивать с результатами аналогичного опроса той же компании 2008 года, то налицо рост числа сторонников ограничений: с 58% до 63%. Правда, подросла и доля противников цензуры — на 6% до 30%.
При этом интересны нарисованные исследователями «типичные образы» сторонников и противников ограничений информации.
Типичный сторонник цензуры — это жительница провинции старше 45 лет со средним или специальным образованием, оценивающая свой доход как высокий или средний и предпочитающая телевидение всем остальным СМИ. То есть представительница той социально активной общественной страты, которая сейчас задаёт тон в стране и является главной опорой действующей власти. Женщины «зрелого возраста» составляют 79% российских чиновников. Они же основные бюджетницы, они же — почти весь низовой состав избирательных комиссий (наверное, совсем не случайно лицом ЦИК стала 71-летняя Элла Памфилова, живое воплощение этой страты).
Кстати, эти же женщины 50+, но уже раздраженные жительницы замерзающих подмосковных домов обращались через Интернет к начальству с просьбой спасти их. Тогда не было и речи об информационных ограничениях, а всемирная Сеть оказалась вполне себе заменой любимому телевизору...
Типичный же противник цензуры — это активно пользующийся интернетом молодой горожанин с неполным средним образованием и невысоким (по его собственной оценке) достатком.
В числе аргументов сторонников ограничений главным является «обеспечение стабильности и порядка в обществе, недопущение паники». Кроме того, респонденты говорили о борьбе с «внутренними врагами» и о необходимости «оградить общество от антигосударственной пропаганды». Также идею ограничений, граждане обосновывали тем, что «надо преподносить правильную информацию об СВО», «общество должно верить в победу», «есть вещи, о которых люди знать не должны».
А вот соображения защиты морали и нравственности, которые были ключевыми для обоснования цензурных ограничений в 2008 году, в 2023-м отошли на задний план. Несмотря на активно продвигаемый властью нарратив «традиционных ценностей».
Комментируя «Коммерсанту» результаты исследования ВЦИОМ, политолог Илья Гращенков выделяет главную особенность современного цензурного «инструментария» власти. По его мнению, если раньше государство выстраивало «сложные механизмы взаимодействия с производителями контента» и были чётко регламентированы объекты регулирования (например, «партийная цензурирует установки, отвергаемые правящей партией, а царская носила характер запрета оскорбления тех или иных страт»), то сейчас усилия власти направлены скорее на формирование механизма самоцензуры. Накрученные понятиями «иноагентов», «экстремистских» и «нежелательных организаций», любое соприкосновение с которыми грозит неприятностями с законом, полагает политолог, «люди не хотели бы видеть те точки зрения, которые несут угрозу».
А коллега Гращенкова, член Общественной палаты РФ Александр Асафов отмечает в позиции сторонников цензуры продолжение «патерналистской логики».
«Существенная часть подобных угроз снимается при помощи цифровой гигиены, но тем не менее люди пытаются эту часть переложить на государство».
И, кстати, государство охотно берёт на себя эту заботу о гражданах. Как откровенно заявлял осенью прошлого года на конференции в честь 75-летия Всеобщей декларации прав человека, организованной Советом по правам человека при президенте РФ, Игорь Ашманов.
«Нужно иметь небольшое количество проверенных источников. И не смотреть картинки и видео в условиях войны... Это и есть соблюдение прав человека на достоверную информацию».
В аргументах же противников цензуры господин Асафов разглядел табуированность самого термина:
«Само слово „цензура“ несёт определенные коннотации, и люди выступают против этих коннотаций».
Эксперт полагает, что с развитием информационного общества и соответственно, с ростом объёмов информации, сторонников цензуры будет становиться больше. При этом термин, вероятно, трансформируется в нечто более нейтральное (чтобы не напоминать о конституционных ограничениях) — вроде «ограничения деструктивной информации». Александр Асафов считает, что действия властей и «частных цензоров-общественников вроде Мизулиной младшей — «это не просто про тотальный запрет, это про регуляцию». Которой от власти требует общество 50-летних женщин, не желающих самостоятельно разбираться с подозрительными точками зрения.
Власть этот запрос видит и власть, потому требования к создателям и распространителям контента «будут расти безусловно», резюмирует эксперт.
«И за этим будет появляться ответственность». Та самая самоцензура журналистов, редакций и блогеров, которая и позволяет власти решать задачи по своему информационному обеспечению, сохраняя при этом государству его демократический фасад.
Илья Неведомский
СамолётЪ