Реванш деревни. Сериал «Слово пацана» с позиции урбанистики

СамолётЪ уже писал о сериале Жоры Крыжовникова, замечательном своей точностью в передаче атмосферы СССР конца 80-х — начала нулевых годов. Тогда мы обратили внимание на феномен молодёжных группировок, о которых идёт речь в фильме, с точки зрения определения ценностных ориентиров их участников, реагирующих на банкротство социалистической идеи.

Но, как подсказывают коллеги с телеграм-канала «Урбанизм как смысл жизни», в основе этого феномена лежит ещё одно явление, чрезвычайно важное для жизни любой страны — урбанизация.

Коллеги напоминают, что самой первой масштабной работой, посвященной молодёжным группировкам была работа социолога Чикагской школы Фредерика Трэшера «The Gang» («Шайки»), в которой Трэшер изучил представителей 1313 (!!!) группировок в Чикаго. И на этом основании сделал вывод, что все эти группировки — результат стремительной урбанизации. Массового переселения жителей сёл и малых городов в большой город. Родители будущих членов шаек переезжая получают в большом городе низкий социальный статус. Работают на непрестижных работах, зарабатывают мало денег, не имеют уважения в обществе. Как следствие — они не могут обеспечить ни себе ни с своим детям доступ к благам большого города.

А эти блага — кинотеатры, кабаре, рестораны, дорогие автомобили — манят молодых. Доступ к ним могут дать (в реалиях той же позднесоветской Казани) или деньги, или номенклатурные админресурсы (они же — источники денег). Но ни того, ни другого у вчерашних жителей малых городов и сёл нет. Мало того, у них практически нет шансов всё это получить, поскольку социальные институты большого города не спешат принимать молодежь из низкостатусных семей. Социальные лифты не рассчитаны на такие объемы новых претендентов на более высокое положение в обществе. В результате чего накапливается фрустрация. А еще в большей степени — потребность принадлежать к чему-то большему.

И ответом на это становятся молодежные группировки. Они выстраиваются в жёстких иерархических отношениях, в качестве ответа на фрустрацию выбирают путь грабежа, насилия и хулиганства. Особенно важным элементом становится насилие в отношении таких же группировок из соседних дворов или соседних районов. Это проявление «внутривидовой» конкуренции не только за территорию, но и за доступ к социальным благам и «лифтам».

Группировка даёт молодым людям чувство принадлежности, закрепляемое взаимным подначиванием к агрессивному поведению и лихим развлечениям, завязанным на насилии. Даёт чёткое разделение на «своих» и «чужих», универсальный инстинкт в ответ на встречу с «чужими» — животное территориальное поведение.

На вопрос, надо ли бояться перспектив возрождения «казанского феномена» в свременной России, урбанисты дают скорее отрицательный ответ. Все исследования молодежных группировок указывают на то, что топливом для них являются именно урбаниты второго поколения. Сейчас же сохраняющаяся миграция не готовых к городской жизни селян в большие города перестала быть массовой. Кроме того, мигранты попадают в большой город в большей степени адаптированными, чем их предшественники тридцать лет назад. Благодаря телевидению и интернету сейчас все в каком-то смысле жители большого города.

Правда, похоже на то, что мы сейчас в России наблюдаем другой «реванш деревни» — возможно, не такой агрессивный, чем в случае с молодёжными группировками, но не менее болезненный для общества.

Проявляется он во всё более откровенных попытках властей «причесать» всё общество под одну гребёнку. Последние года три мы живём в окружении сетки из всё новых и новых «красных линий», регламентирующих нам, что следует говорить, думать, чувствовать, куда ходить, что носить, с кем дружить и даже, как и с кем лежать в постели...

И вот это стремление к единообразию — типичная особенность жителей русской деревни. Она воспитывалась в народе не годами и десятилетиями — веками. Столетиями помещики выводили особую «породу» населения, как селекционеры в сельском хозяйстве выводят новые породы скота.

Этой цели способствовала и круговая порука, заставляющая всю общину отвечать за проступок одного его члена. И рекрутские наборы, позволяющие избавляться от самых опасных для общины молодых мужчин — бунтовщиков, дебоширов, много о себе мысляших...

Результатом такой селекции стал хорошо подходящий для нужд начальника служебный человек. Которого так любила помещичья литература XIX века: хвалила за стойкость, неприхотливость, двужильность, жертвенность.

Сегодня крестьянской общины в России давно нет. Все её бывшие члены переселились в город. Некоторые выбились в начальство, испытывая при этом подспудное желание во второй раз провести такую селекцию. На этот раз с городским населением. Вряд ли это удастся, но крови попортить в желании возвратить «золотой XIX век» часть начальства всё же может.

Кстати, если посмотреть на биографии высших руководителей современной России, нетрудно убедиться, что почти все они горожане в первом, максимум — во втором поколении. Это многое объясняет.

Сергей Михайлов
СамолётЪ