Среда. 30 метров Годовикова. О чём нам могут рассказать городские граффити

Один из региональных телеграмм-каналов на волне новой популярности череповецкого мэра, после похвалы блогера Варламова, то ли в шутку, то ли всерьёз пообещал, что скоро и другие блогеры «полюбят» Череповец, в котором происходят интересные вещи. Например, небывало большое граффити — 30 метров, почти на всю высоту девятиэтажки.

И вот это произведение местных художников — портрет героя-лётчика Алексея Годовикова — наконец появилось на доме, расположенном на улице Годовикова, рядом со сквером Годовикова. Кажется, предсказание канала сбывается — небывалый прецедент создан, надо радоваться.

Но радоваться почему-то не очень хочется. А хочется разобраться в том, отчего «произведение» вызывает (возможно, не у всех) совсем невесёлые мысли и ассоциации.

Сейчас совсем не хочется ворчать про то, что деньги, потраченные на граффити, можно было бы, к примеру, с большей пользой пустить на ремонт самого дома, у которого, по словам председателя ТСЖ, ради искусства на месте рисунка (и только здесь) заделали прохудившиеся швы между панелями.

Нет, мы сейчас — про сам рисунок и про то, что он сегодня должен сказать горожанам. Граффити выполнено во вполне позднесоветской традиции с изображением всех атрибутов подвига лётчика Годовикова, защищавшего от немецкой авиации железную дорогу на Ленинград от Бабаево до Вологды. Есть Звезда Героя Советского Союза, есть самолёт МИГ-3, на котором летал Годовиков и макет которого стоит недалеко в сквере, есть георгиевская лента с обозначением того, что живопись выполнена не просто так, а к 75-летию Победы. Есть, наконец, портрет самого Алексея Николаевича, политрука 740-го истребительно-авиационного полка, срисованный с, похоже, единственной оставшейся фотографии. На ней будущему герою не до веселья — на лице неровная усмешка: видимо, фотограф попросил Алексея улыбнуться. И то, что мы видим — похоже, всё, что смог выдавить человек, потерявший к 1942 году и отца — полярного лётчика, сгинувшего без вести вместе экипажем летевшего через Северный полюс самолёта Сигизмунда Леваневского, и множество боевых товарищей, сгоревших вместе с самолётами в первые дни войны на приграничных аэродромах, сбитых в неравных воздушных боях с превосходящими силами люфтваффе.

Наверное, поэтому и дрался Годовиков так жестоко, не жалея ни немцев, ни себя. Этим, видимо, можно объяснить и непонятное некоторым сегодня желание таранить уже фактически сбитый им «Юнкерс» — лишь бы лишить вражеский самолёт последних шансов на спасение. В начале 1942 года о будущей Победе, которая станет главным и единственным общим праздником для постсоветской России, политрук Годовиков только мечтал, для него каждый бой с вражеским самолётом был альтернативой: «победа или смерть». Он выбрал и то, и другое.

Вряд ли те, кто сегодня ловят со свежего граффити этот недобрый взгляд Годовикова, знают все подробности его жизни и подвига. Для них он теперь — часть городского ландшафта и в какой-то степени символ дома, на котором нарисован, и микрорайона, в котором стоит этот дом. Так же, как, условно говоря, памятник Милютину — символ исторических череповецких «криулей».

Урбанисты («блогеры») умеют читать и расшифровывать значение этих символов. К примеру, в недавно изданной Strelka Press книге «Как устроен город: 36 эссе по философии урбанистики» известный московский теоретик городской среды Григорий Ревзин выделяет четыре основные силы, формирующие любой город. Это власть, интеллигенция, предприниматели и рабочие.

Символы власти, по Ревзину, это как раз и проспекты, разделяющие города, и дворцы (вообще любые общественные здания), и, да, фонтаны — олицетворяющие собой победу власти над силами природы. Интеллигенция — это про сохранение памятников истории и архитектуры. Ей, кстати, очень дороги набережные, потому для интеллигентов-«жрецов» идеального города его отражение в воде создает иллюзию или представление о Граде небесном. Стихия предпринимателей, которым, как пишет Ревзин, «не принадлежит ни прошлое, ни будущее, ни настоящее, которые везде «немного иностранцы», — остаются площадь, майдан, базар, рынок.

А вот рабочие создают в индустриальном городе завод, на котором они работают днём, и места своего «ночного пребывания». Когда-то это были бараки и трущобы, условное череповецкое Панькино, где, например, провёл детство бывший мэр Михаил Ставровский. Потом наследниками трущоб стали «хрущобы» — новые микрорайоны, выстраиваемые в советских городах индустриальным способом «формовки». Этот же принцип строительства остаётся господствующим и в современном Череповце. Здесь продолжают строиться всё те же микрорайоны — с более просторными дворами и более высокими домами.

При строительстве микрорайона сносится всё, пишет Ревзин, а после него не остается ничего: у микрорайона нет памяти, нет прошлого, и следа в истории он не оставляет: «дома в микрорайонах не связываются, а отталкиваются друг от друга, обеспечивая жильцам минимально необходимое количество света, квадратных метров, воздуха. Им требуется не связь и коммуникация, а дистанция».

Теперь, после этих слов, кажется, можно оценить точность выбора места для граффити с Годовиковым и одновременно некоторую грусть, заложенную в его появлении. Годовиков, который защищал в воздухе Великой Отечественной индустриальный Советский Союз заводов, бараков и рабочих посёлков, теперь с помощью настенной живописи канонизирован в качестве защитника продолжения этого индустриального советского наследия — череповецких микрорайонов. Его скопированная со старенькой фотографии жёсткая улыбка, кажется, невольно рифмуется с прищуром «первых парней», которые всегда были и, наверное, будут в таких районах. На них часто с подозрением смотрит полиция, но именно они, не дай Бог, случись новая война — первыми пойдут защищать Родину.

Вряд ли обо всём этом задумывались инициаторы «самого большого рисунка Череповца» — зампред Гордумы Роман Маслов и «наша молодежь» — активисты, которым старшие товарищи поручили «взять на себя ответственность за историю, за память, а потом передать младшему поколению». А проще — освоить полученный к знаменательной дате грант «Культурной Вологодчины». Вот они, видимо, и освоили. Как освоили, может, уже другие люди бюджет баннеров с «нашими героями», развешенными на известных супермаркетах, даже не задумываясь, как нелепо и странно звучит в применении к героям войны слово «наши», обозначая их причастность к объектам ритейла.

А теперь это, написанное даже не пером, а краскопультом (280 баллончиков), не вырубишь никаким «топором» — оно невольно будет бить в глаза и служить поводом для новых постов блогеров. Пока изображение не выцветет и не потускнеет. То есть примерно лет 10 — кажется, такой гарантийный срок на краску даёт итальянский производитель.

Ситуация, в общем характерная для всей нашей страны, которая, как известно, гордится своей историей, тяготится настоящим и имеет весьма смутное представление о будущем.

Мэр Германов на днях сделал, похоже, лучшее, что можно было сделать, — заявил об учреждении «проектной группы», в которую позвал добровольцев — архитекторов и урбанистов. Они, по замыслу градоначальника, должны «заняться разработкой дизайн-кода городской среды и стандартов благоустройства».

Сергей Михайлов
СамолётЪ