Из жизни денег. Светлое будущее для большинства россиян откладывается на неопределённую перспективу

Всю неделю СМИ смаковали новость о запечатлённых социологами мечтах россиян о «достойной зарплате» — результатах исследования, которое провел Финансовый университет при Правительстве РФ. Средний размер такой зарплаты составляет 66 тыс. рублей, причём москвичи называют сумму в 100 тыс. рублей, жители Санкт-Петербурга — 91 тыс. рублей. В регионах запросы скромнее, но даже самые скромные хотят не менее 50-55 тыс. рублей.

При этом желаемые суммы россиян разнятся от исследования к исследованию. Так, например, для «нормальной жизни» средней семьи из трех человек необходимо 75,9 тыс. рублей, а вот для того, чтобы почувствовать себя счастливыми, им требуется от 116 тыс. до 208 тыс. рублей в месяц в зависимости от региона.

Между тем, денежные доходы на одного человека в среднем в 2018 году составили 32,6 тыс. рублей. То есть «достойная» жизнь — это нынешний доход в двукратном размере, и это, конечно, нереально. Номинальная средняя зарплата составила в январе этого года 41,120 тыс. рублей.

Одним словом, смысл в том, что уровень доходов большей части населения значительно ниже того, который они считают нормальным или достойным. Более того, приходится постоянно экономить.

По данным Nielsen, в прошлом году более половины россиян сократили свои расходы на одежду и развлечения. Да и в целом россияне готовы к задержкам или снижению зарплат, а страх потери работы является одним из основных.

Сегодня, кстати, подоспели данные другого исследования, которое провели аналитики Высшей школы экономики и Института исследований и экспертизы Внешэкономбанка.Они впервые оценили степень концентрации финансовых активов и сбережений в руках 3% самого обеспеченного населения России. Результаты ошеломляют.

Хотя средние доходы наиболее обеспеченных россиян с 2013 по 2018 год снижались, доля принадлежащих им финансовых активов и сбережений в экономике росла.

В 2018 году на эти 3% приходилось 89% всех финансовых активов, 92% всех срочных вкладов и 89% всех наличных сбережений.

На 20% самого бедного населения приходилось 6%, 4% и 3% соответственно.

«Объемы финансовых активов населения почти полностью определяются богатейшей группой населения», — заключают экономисты. Что же касается беднейшего населения, то за пять лет его реальные доходы несколько увеличились, ещё больше выросла задолженность, а основные финансовые активы сохранились на прежнем уровне, заключают аналитики.

В той же ВШЭ предсказывают, что ситуация будет только ухудшаться: аналитики подсчитали, что к 2024 г. около 3 млн россиян могут перейти из частного корпоративного сектора в низкооплачиваемый некорпоративный, в том числе неформальный, и рост их зарплат замедлится. А всё потому, что «большой» корпоративной экономике они становятся не нужны, поскольку эта экономика стремительно меняет курс.

Первым этот факт отметил известный отечественный экономист (и, кстати, член совета директоров «Северстали»), ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации Владимир Мау.

В своей статье для российского Forbes Мау заявляет, что в 2018 году обозначился поворот в направлении экономики предложения, то есть обеспечения развития производственных секторов.

Это, напоминает Мау, кардинальным образом отличается от модели развития экономики России 2010–2017 годов, которая основывалась на стимулировании спроса, включая компенсации потерь от кризиса и затем повышения зарплат, особенно работникам бюджетного сектора. Это позволяли делать значительные объёмы Резервного фонда, накопленные благодаря высоким рентным доходам предыдущего десятилетия. На стороне спроса во многом сработали и указы президента от 7 мая 2012 года.

Сформулированная в президентском указе от 7 мая 2018 года новая модель ориентирует экономику, прежде всего, на поддержание инвестиционной активности для развития производственной, транспортной и социальной инфраструктуры, полагает эксперт. Государственные ресурсы концентрируются на инвестиционном обеспечении реализации национальных целей и приоритетов, а повышение потребительского спроса следует в основном за инвестиционным спросом.

Внешне то, что сейчас происходит, по мнению Мау, может напоминать политику ускорения 1986–1989 годов, когда был осуществлен бюджетный маневр от потребления к инвестициям. Хотя, оговаривается автор, здесь не может быть прямой аналогии. По двум важным причинам. Во-первых, современная российская экономика качественно отличается от советской — она гораздо более гибкая благодаря частной собственности и рыночному ценообразованию. Во-вторых, нынешний маневр предполагает сохранение консервативной бюджетной политики — низкого государственного долга и сбалансированного бюджета. Всё это, уверен член совета директоров «Северстали», «позволяет позитивно оценивать текущий поворот к экономике предложения».

Однако, Мау всё же предостерегает руководство страны от соблазна полностью игнорировать уроки 30-летней давности. В особенности главный урок, который состоит в том, что «безответственная макроэкономическая политика, приводя к краткосрочному ускорению, далее оборачивается катастрофой».

История показывает, что для этого может хватить всего четырёх лет.

Важной особенностью новой модели является её «институциональная рамка», проявляющаяся в усиливающемся доминировании финансово-промышленных групп.

Две конкурирующие модели — развитие частно-предпринимательской деятельности и конкурентных рыночных институтов — рассматривавшиеся в качестве маргинальных в политических и экспертных дискуссиях, в конечном итоге были отброшены. И это плохая новость для малого и среднего бизнеса. Восторжествовало то, что Мау, пользуясь терминологией из практики Южной Кореи, называет «чеболизацией» и дирижистской моделью — усиление прямого государственного влияния на развитие экономики, включая ценообразование.

Как полагает Владимир Мау, у этой модели есть ряд положительных моментов. Например, она способна обеспечивать российский экспорт энергетической, военно-промышленной и даже сельскохозяйственной продукции, тем самым способствуя его диверсификации. Она же будет пытаться решать задачи импортозамещения. Причём, как любят подчёркивать в правительстве страны, — «экспортно- ориентированного» импортозамещения.

Наконец, корпорации с госучастием часто выполняют важные социальные функции, формально им не свойственные.

Негативной оборотной стороной «чеболизации» станет торможение конкуренции — это обстоятельство Мау считает «одной из самых болезненных институциональных проблем обеспечения экономического роста, тем более, что уровень конкуренции снижается и по другим причинам (геополитика и низкий курс рубля)».

Практический вывод, который следует сделать рядовым россиянам из стройных выкладок экономиста, прост: никакие меры правительства, направленные на стимулирование экономического роста, не сделают жизнь населения лучше.

Никто вообще не собирается как-то добиваться увеличения доходов россиян, потому что намного проще еще раз залезть к ним в карман, пополнив бюджет, а уже затем эти деньги пустить на инфраструктурные проекты.

Вот только вложения в инфраструктуру в последние шесть лет показали отрицательную корреляцию с темпами роста. Так что триллионы, потраченные на инфраструктуру, для большинства россиян будут красивой «морковкой», до которой они никогда не дотянутся.

Правда, есть в стране и явно выраженные категории бенефициантов: счастливыми людьми с достойной зарплатой могут себя чувствовать менеджеры крупных частных холдингов и госкорпораций, а также чиновники, работающие в федеральных государственных органах страны — у них средняя зарплата к 2018 г. выросла до 126,6 тыс. рублей.

Илья Неведомский
СамолётЪ