«Человек на своём месте».
Александр Аузан: «Геополитический социальный контракт оплачивается не только деньгами, но и людьми»
Нельзя не согласиться с нашим великим Александром Сергеевичем — «следовать за мыслями великого человека...» на самом деле «есть наука самая занимательная». Да взять хоть того же пушкинского тёзку — Александра Аузана, доктора экономических наук, декана экономического факультета МГУ им. Ломоносова, автор множества научных трудов, учебника по институциональной экономике, который довольно регулярно делится своими мыслями по самым актуальным вопросам жизни отечественной экономики, российского общества и его взаимодействия с государством.
Особенно любопытно сравнивать высказывания Александра Александровича разных периодов, чтобы понять, что прямо сейчас «болит» в национальной повестке, а что пока можно отложить в сторону.
В минувшем январе, в большом интервью Аузан говорил о том, что для России, разделенной сейчас внутри себя на «своих» и «чужих», «мечты об экономическом процветании и технологических прорывах абсолютно недостижимы».
И вот — новое интервью эксперта. На этот раз — Forbes Talk. Интервью, в котором Александр Александрович в который раз призывает общество к диалогу...
Мы постарались выбрать из долгой беседы самые важные тезисы.
Общественный договор — оплата деньгами и людьми
«Мне кажется, что принципиального изменения общественного договора со времен Крымского консенсуса не произошло, — полагает эксперт. — Это по-прежнему геополитический социальный контракт. Но в чём он изменился? С 2014 по 2020 год в этом договоре была какая проблема? Падали реальные доходы населения: то есть фактически люди платили рублем за своё желание быть геополитически значимыми. В нынешних условиях это не так. Потому что с 2022 года реальные доходы населения не падают. Более того, они начинают расти, потому что пришел дефицит на рынок труда и так далее. Поэтому если раньше желание восстановления величия страны оплачивалось звонким рублем, то теперь всё сложнее.
С одной стороны, рубль вроде бы от широких слоев населения пока не требуется. Это не значит, что он от бизнеса не берётся. Потому что, конечно, геополитическая установка стоит немаленьких денег. Люди вроде бы не участвуют в политике, но при этом появились другие формы вовлеченности. Во-первых, выросла оборонная промышленность и развился институт военного контракта. Это привело к тому, что [экономист] Наталья Зубаревич назвала новой экономической географией периода СВО. Впервые за 30 лет поднялись депрессивные, а точнее говоря старые промышленные регионы — те, которые связаны с оборонкой. Но не только они, потому что военный контракт можно заключать в разных местах. И мы понимаем, насколько резко отличаются цены по контрактам от средней заработной платы в отстающих российских регионах. Это второе важное изменение.
И третий момент: поскольку СВО требует не только денег, но и людей, то военный контракт обеспечивает не только деньги семьям. Он по сути представляет собой форму такого расширяющегося найма по собственному решению людей и их семей — что они идут на военную операцию».
Не национализация, а проверка на лояльность
«То, что приняли за национализацию, считает Александр Аузан, — это на самом деле, как теперь видно, скорее перераспределение от нелояльных или неопределенно настроенных групп бизнеса и лиц к тем, кто лоялен. Покажи, в чем ты лоялен. Тут донорство, тут поддержка, тут билборды и так далее.
У бизнеса есть ещё одна обязанность в этом социальном контракте: налоговая достройка происходит. Для большого бизнеса это простая постановка вопроса: если вы понимаете, что мы можем забрать все, вы отдайте бОльшую часть вашей прибыли, чем отдавали раньше. Пока не так, чтобы очень много. Но осознайте, что отдавать придется больше.
И вот тут, мне кажется, мы подходим как раз к границе того социального контракта, который существует. Мы понимаем, что он не просто сложился в 2014 году и такой вот живет. Не просто в 2022 году как-то достроился и все, замер. Нет, он все время движется. Но вопрос: где граница? На мой взгляд, границей этого социального контракта является возможность или невозможность мобилизации. Повторение мобилизации осени 2022 года — вот это не вписывается в социальный контракт».
Танки уходят в зазор
«Давайте посмотрим на обычную работу экономики и на работу экономики при так называемом военном кейнсианстве, предлагает эксперт, — это использование государственных затрат для развития экономики в условиях военных действий. В обычной ситуации человек заработал деньги и одновременно произвел какие-то товары или услуги. Не важно, образовательные услуги или булочки выпек. Он фактически, зарабатывая деньги, создал и то, на что деньги можно потратить.
В новой ситуации что получается? Прекрасные инженеры поработали в оборонной промышленности, получили большие деньги. Они произвели товар, который может выйти на потребительский рынок? Нет. Потому что они, например, модернизировали танк, который поедет, слава богу, не на потребительский рынок и где-то с немалой вероятностью будет уничтожен. Возмещение не произошло.
В итоге, чем больше работает оборонка, тем больше зазор между спросом и предложением. А дальше что может произойти? Может завертеться спираль гиперинфляции. Этого боится Центральный Банк и пытается избежать. Либо может возникнуть пузырь на рынке недвижимости, потому что люди говорят: «Ну, черт, тут ничего не купишь, пойду-ка я квартиру куплю!»
«Внутреннюю войну надо заканчивать»
"Примерно в 2016–2018 годах мы с коллегами занимались исследованием по регионам социокультурных факторов, которые влияют на инновационное развитие, — рассказывает Александр Аузан. — Мы искали одно, а нашли совершенно другое. Когда мы это обсудили, я говорю: "Ребят, а вы понимаете, что мы нашли ответ на вопрос, почему 200 лет спорят западники и славянофилы, либералы и социалисты про Россию?.
Про что спорят-то на самом деле? Про то, кто такой русский человек. Он общинник или личность развивающаяся? Он индивидуалист или он коллективист? А мы обнаружили, что в стране два культурных ядра — две страны в одной. Причем последующие полевые исследования эту концепцию все подтверждают и подтверждают.
Я это называю И-Россией и К-Россией. У нас есть Россия индивидуалистическая: это все мегаполисы, и Урал, и все на восток вплоть до Дальнего Востока. Сахалин, кстати, — столица русского индивидуализма. А остальное — это коллективистская Россия, три четверти населения страны.
Индивидуалист — это человек, который действует, не спрашивая разрешения. А коллективист спрашивает разрешения у авторитета, у семьи, у начальника. Правда, зато коллективист готов вложиться в идею, в движение, в судьбу города, деревни. Даже решение конфликта выглядит по-разному: в К-России пойти в суд — неприлично, надо идти к авторитетному человеку. А в И-России это нормально: пусть юристы скажут, как правильно решить вопрос. Поэтому одна Россия хочет свободы, предпринимательства, демократии, модернизации, а другая — государственного участия, справедливости, перераспределения.
В ближайшие исторические перспективы К-Россия не станет И-Россией, и И-Россия не станет К-Россией. Нам пора привыкнуть к этой мысли. И-Россия, конечно, выросла со времен Петра I, сейчас она составляет 25% населения и дает примерно 75% валового продукта страны. А К-Россия, соответственно, наоборот — 75% населения и 25% валового продукта. Но я не думаю, что в обозримом промежутке И-Россия станет мейнстримом. Это очень медленные процессы.
Поэтому, мне кажется, нам надо менять для себя установку и понимать, что нам с К-Россией нужно жить во взаимопонимании и диалоге. Потому что ни та, ни другая сторона победить не может. Разные периоды истории показывали доминирование то тех, то других. И последние 30 лет, если честно, доминировала И-Россия. Потому что регионы К-России были просто брошены. Они как раз сейчас во время СВО стали подниматься и что-то такое испытывать положительное. Но мне кажется, надо внутреннюю войну заканчивать. Вообще войны пора заканчивать, а уж внутреннее противостояние двух Россий [тем более]".
Подготовил Илья Неведомский
СамолётЪ