«Большой прыжок» Ковальчука. Или почему России не хватает исследователей
В понедельник российский президент встретился с руководителем Курчатовского института Михаилом Ковальчуком, который проинформировал Владимира Путина о текущей деятельности центра.
По словам Ковальчука, «Курчатник», созданный в 1942 году для работы над созданием ядерного оружия, сегодня превратился в многопрофильное научное учреждение, в сферу интересов которого входят не только ядерная тематика в военном и мирном её вариантах, но также генетикой, нейроморфной микроэлектроникой, фундаментальными физическими исследованиями, новыми материалами, ракетными двигателями, глубоководными аппаратами...
«Мы в 2008 году запустили пилотный проект по созданию вашим указом первых национальных лабораторий Курчатовского института,— рассказал президенту Ковальчук,— куда начали присоединять. Так вот, по прошествии уже полутора десятков лет я готов вам рапортовать, что мы сделали и как мы сосредоточились перед прыжком».
И этот прыжок, как объяснил глава Курчатовского института — «в разные высокотехнологичные отрасли».
«Научные» проценты ВВП
Между тем яркая картинка, нарисованная президентским любимцем в науке, контрастирует с положением отечественной науки в целом. Несмотря на рост финансирования, свидетельствующий о поддержке науки как со стороны государства, так и бизнеса, Россия по-прежнему тратит на исследования и разработки порядка 1% ВВП и занимает лишь 43-е место по этому показателю. К таким выводам пришли в Институте статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ, опираясь на данные Росстата, ОЭСР, Евростата, ЮНЕСКО и национальных статистических служб. В условном рейтинге трат на науку лидируют Израиль (6% ВВП), Южная Корея (5,2%), Тайвань (4%), США (3,6%), Швеция, Бельгия и Япония (по 3,4%).
И эти данные явно не коррелируют с поставленной задачей: в кратчайшие сроки инициировать процессы импортозамещения и добиться некоего суверенитета в сфере технологического производства.
Наблюдатели в качестве некоторых причин явного научного упадка в России называют инертность бизнеса, который не торопится подставить государству плечо и начать инвестировать в исследования. А также недостаточный интерес к развитию науки со стороны российских регионов. Опубликованный ранее ВШЭ рейтинг инновационного развития регионов показал: в список высокоразвитых вошли всего лишь девять субъектов РФ. С одной стороны, в нынешней ситуации это закономерно, с другой — ещё один тревожный звонок для власти.
Тревожно выглядит и дефицит исследователей в стране. С 2010 года число новых кандидатов наук в стране упало втрое, уменьшается количество исследователей. Их численность упала ниже отметки в 300 тыс. (против 1,5 млн даже в «лихие» 90-е), что минимум за всю современную историю. Может быть потому, теорию Дарвина и требуют отменить для преподавания в ожидании, что на место исследователей придут проповедники?
Драматический разрыв с Западом, попытки избежать геополитической изоляции в условиях внешнего давления предполагают ставку на внутренние ресурсы — прежде всего, инновационные и креативные. И ВПК, и стратегические процессы импортозамещения, и построение пресловутого технологического суверенитета требуют высокого уровня научного потенциала. При том, что он — стремительно снижается.
Престижность профессии учёного в России стремительно падает
В 2023 году опрос ВЦИОМ показал, что профессию учёных к привилегированной и статусной отнесли лишь 2%, столько же хотели бы видеть учеными своих детей и внуков. По данным опроса Фонда развития культуры и кинематографии «Страна», проведенного в 2020 году среди 28 тысяч школьников 7–11 классов, профессия ученого находится в конце списка привлекательности, соседствуя с бьюти-услугами.
Исследование на эту тему сделала и группа социологов из РГГУ, среди которых была известный исследователь элит Ольга Крыштановская («Вестник РУДН. Серия: Социология», № 1, 2024).
Наиболее престижным родом деятельности в России респонденты считают работу политиков и чиновников разного уровня — к высшему классу их причислили 53,7%, бизнесменов назвали 51,7%, 24,4% — творческую деятельность (артистов, актёров, певцов, режиссеров и т.д.).
В общем, россияне как рациональные люди престижными считают те профессии, что приносят хорошие деньги. Сейчас в России это чиновники и бизнесмены.
То, что престижность профессии учёного падает, стало ясно сильно раньше соцопросов 2023 года.
Россияне всё реже могли назвать имя собственное российского учёного, которого они знают. На заседании «Никитского клуба Мосбиржи», № 92, 2018, упоминалось об этом:
«В 2007 году ВЦИОМ просил назвать три-пять видных российских учёных-современников. Результатов было несколько. Первое: 67% населения уже в 2007 году не знали трёх российских учёных-современников. Второе: была составлена таблица для тех, которые знали. Первое место (10%) занял Королёв, второе (7%)— Алферов, третье место поделили Капица и Сахаров (по 6%). Опрос был проведён ВЦИОМ ещё дважды: в 2011 и в 2013 годах. Потом прекратили, потому что в 2011 году уже 81% населения России не мог назвать трёх российских учёных. Это многое говорит о положении науки у нас в стране, о состоянии науки и общества».
При этом из тех, кого называли тогда россияне, половина уже умерла — Королёв и Сахаров.
Учёный — силовик
Футуролог и социолог Игорь Бестужев-Лада писал, что до конца 1930-х профессия учёного и в СССР, как ранее и в царской России, была мало престижной. Образованные люди хотели быть чиновниками или военными, в крайнем случае — творческой интеллигенций:
«Сталин столкнулся с крайней скудостью кадрового потенциала, низким социальным престижем науки и нежеланием талантливой молодёжи идти в науку...
...И не в 1930 г., а даже в 1950 г., когда я, выпускник самого престижного в стране Института международных отношений, отчаявшись поступить офицером в армию (её тогда как раз сокращали), поступил в аспирантуру Института истории АН СССР, на меня обрушился град презрительных насмешек. Наиболее удачливые пошли в дипломатию, референтами в ЦК КПСС или в Совет Министров (для меня эта дорога была изначально закрыта, т.к. я был социально ущербен: мой отец и отец моей жены подвергались репрессиям, а это „чёрное пятно“ автоматически означало дискриминацию). Наименее удачливые — корреспондентами в газеты и на радио. Но чтобы в науку? Это было хуже худшего».
Далее, как пишет Игорь Бестужев-Лада, Сталин исправил непрестижность профессии учёного очень просто: повысил им оклады в разы (доктор наук получал в 10 раз больше квалифицированного учёного), а главное — фактически по статусу приравнял их к высшим чиновникам и силовикам. Например, по привилегиям кандидат наук соответствовал майору, доктор наук — полковнику армии, член-корреспондент республиканской АН — генерал-майору, всесоюзной АН — генерал-лейтенанту, а академик АН — генералу армии.
«Лакеи» и наука
На какое-то время это помогло серьёзно улучшить положение дел в науке. Особенно в той её части, что была связана с ВПК. Но одновременно отдельные прорывы в математике, физике, химии и биологии (за успехами которых маячили всё более грозные виды оружия массового уничтожения) сопровождались настоящим провалом в гуманитарном знании, на развитие которого всегда оставались сравнительно жалкие крохи.
Вот, что пишет об этом тот же Бестужев-Лада.
«Все общественные науки вообще были превращены в квазирелигию и почти всё, создававшееся там, сегодня напоминает записки из сумасшедшего дома. Но и в прежние времена заказчики и исполнители хорошо знали истинную цену соответствующих произведений и нисколько не удивлялись, что за „железным занавесом“ никто не интересуется ими, никто не дает за них ни Нобелевских, ни каких-либо других премий, означающих признание, мировой научной общественности.
Хуже всего, что у советской общественности годами и десятилетиями вырабатывалось равнодушие к такой науке. А у власть имущих — вполне оправданное презрение к людям, которые пишут всё, что им прикажут, выдавая написанное за науку, которые раболепно дают чин и должность „старшего“ безо всякой учёной степени любому отставному сановнику, который пожелал быть сосланным не послом, а в научный институт. Которые столь же раболепно принимают к защите любой лепет, написанный сановником или его подчинёнными. И, конечно, никто не осмеливается подать голос „против“ — ни явно, ни тайно. Лакеев презирают всюду. Лакеев в науке — тоже».
«Почва для перемен давно назрела, но нужна политическая воля, потому как без дальнейшего развития научной отрасли мы точно не догоним и не перегоним Запад: в таком случае программы импортозамещения в очередной раз забуксуют, вгоняя страну в еще большую зависимость от Китая и параллельного импорта. Науке нужен современный рыночный подход, а государству — эффективные вложения в те отрасли, которые могут дать отдачу уже в среднесрочной перспективе», — отмечает политолог Илья Гращенков.
Сетующий на безответственные попытки некоторых политиков представить Россию будущего как православный Иран, с отказом от современной науки в пользу клерикальных предпочтений. Они явно не способствуют росту инвестиций в будущее, как со стороны государства, так и со стороны бизнеса, который пока ещё не осознал, ни собственных перспектив, ни очевидности того, что вложения в науку окажутся выгоднее покупки технологий за рубежом.
Подготовил Сергей Михайлов
СамолётЪ