Жертва России

 

С одной стороны, главным образом, в Интернете нам были предложены опусы высокого градуса обличительной и скорбной накаленности о «стране обид и разочарований». С известными тезисами о том, что ту войну выиграл кто угодно, только не мы, в лучшем случае – русский солдат, не имеющий ничего общего с генералиссимусом. Впрочем, и солдат-то никакой не освободитель, раз принес соседям не свободу, а рабство. Сталин – редкий гад, который сожрал другого гада, а, зря - может быть, при Гитлере и жилось бы лучше. Говорилось о том, что «Власов – часть истории, а со временем станет совсем уже неважно, кто кого предал». И о том, что два старика – 89-летний надзиратель Треблинки Иван Демьянюк, которого Соединенные Штаты все-таки выдали немецкому правосудию, и 86-летний советский партизан Василий Кононов, ведущий тяжбу с латвийским правительством, равны перед «лицом истории» - оба «слабые и жестокие люди, сохранившие свою сытость и свою жизнь ценой чужих жизней» (были они узниками концлагеря или пособниками карателей – не важно: все «преступления против человечества»). Одним словом, «все ваши торжества - национально-имперская (?!) спесь и политическая пропаганда».

Признаюсь, читать все это тяжело и неприятно. Однако, что же было противопоставлено этому минорно-«разоблачительному» посылу с другой стороны? Помимо помпезного парада, не очень внятной речи президента перед приглашенными в Кремль ветеранами и раскрашенного Штирлица (как символа той самой «пропаганды»), общественности было явлено два жеста решительного свойства: законопроект об уголовной ответственности за отрицание Победы и президентская комиссия «По противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам РФ». Боюсь, что и то, и другое – на потеху «клеветникам России».

«Историческая» комиссия может иметь хотя бы какую-то пользу – объявлено, что она будет заниматься рассекречиванием исторических архивов. До сих пор не рассекречен и не введен в научный оборот огромный массив документов, говорит член комиссии Наталья Нарочницкая, а комиссия занялась бы их публикацией как в России, так и за рубежом, кроме того, она могла бы вырабатывать рекомендации для российских политиков по ведению переговоров с западными партнерами, позволяющими себе антироссийские высказывания.
 
 Что до законопроекта, будь он принят, то возникают серьезные сомнения не то, что в его полезности, а даже и в безвредности. По сути, это калька с законов об отрицании Холокоста, действующих в ряде европейских стран и дающих пусть и нечастые, но примеры репрессивного правоприменения с реальными тюремными сроками за «инакомыслие». Но, во-первых, и законы о Холокосте все же не очень хорошо справляются с задачей борьбы за единомыслие, особенно за пределами Германии, Австрии и Франции. Фактически они не в состоянии помешать тому же Ахмадинеджаду публично сомневаться в масштабах геноцида евреев во время Второй мировой и поносить современный «фашизм» Израиля. 
 
 А, во-вторых, законы эти есть формально-юридическое отражение той современной тенденции западного мира, которую чутко уловил и точно обозначил покойный культуролог и философ Жан Бодрийяр. В своей статье «В поисках абсолютного зла», несколько лет назад опубликованной во французской  «Liberation», он писал: «Все великие мифологии будущего - Прогресс, Наука и Техника, История, которые являлись до сих пор неотъемлемой частью системы образов западной и мировой культуры, а потом и современности, приказали долго жить». Надежда на светлое будущее перестала работать, потребовалось произвести другую форму символического сплочения мирового сообщества, неважно, какой ценой. Следуя самой логике прогресса, перспектива Добра, перевернулась и стала «прогрессивно чудовищной». «Тогда, - говорит Бодрийяр, - вместо целесообразности Добра, которую теперь невозможно обнаружить, мы находим абсолютный ориентир в Зле и целесообразности Зла. Первородный грех обеспечивает нам окончательную точку опоры, а навязчивая идея непоправимого Зла сплачивает сообщество людей».
 
 Воплощением такой идеи, по Бодрийяру, стал один из самых сильных и универсальных мифов нового времени, «мифическое возвышение абсолютного Зла – Холокост». «С накоплением печали и свидетельств очевидцев, - пишет Бодрийяр, - тонко изменяется сам смысл Холокоста, от исторического события с ограниченной ответственностью он переходит на ирреальную стадию мирового сочувствия, становится культовым событием, фетишом. Он аккумулирует сознание общей жертвенности: мы все - депортированные и уничтоженные евреи, но так же и общей вины: мы все (виртуально) ответственны, мы все – эсэсовцы... Каждая крайность относится к Злу. Это превосходное алиби для тоталитарного распространения Добра».

Сегодня этот новый тоталитарный миф все больше распространяется на нашей почве, теснит все еще близкий нам миф Дня Победы. Теснит, прежде всего, в умах молодых россиян, украинцев, белорусов, грузин – всех жителей бывшей советской империи, в личной исторической памяти которых это далекое уже событие отсутствует. Его пытаются втолкнуть в их умы и души этих «потомков жертв и палачей».

Бороться с мифом в открытом информации обществе с помощью репрессий – бессмысленно и бесполезно. Главным образом, потому, что за репрессиями не будет реальной идеологической силы. Эта сила была несколько раз подорвана. Первый – крушением СССР, когда культурное явление национального масштаба – монументальная сага о «рождении народа в горниле великой битвы» перестала быть мощным средством коллективной идентификации (и легитимности власти). Второй -  в ельцинское время, когда власть пыталась сделать ставку на «освободительный демократический проект». Третий – уже при Путине, когда идеология окончательно уступила место расширению свободы потребления.

Россия в буквальном смысле зависла все еще огромным, но во многом бессильным геополитическим осколком. И дело не в экономическом кризисе – это все-таки частность. У нас давний идеологический кризис. Обессиливающий нас и вовне, лишая возможностей для четкого дипломатического участия в «поединке эгоистов», по выражению Николая Злобина, - в работе против вытеснения страны из числа главных субъектов прежнего, активно разрушаемого сейчас «ялтинского мира». И внутри - препятствуя объективному увеличению национального потенциала.
 
 Время для перезагрузки (в том числе и оценки Великой Победы) уходит категорически и катастрофически. Очевидная глубокая погруженность руководителей государства в проблемы истории может свидетельствовать о том, что понимание «злобы дня» у части элит присутствует. Дело за «малым» - начать, наконец, действовать в истории, а не пассивно следить за тем, как ее интерпретируют другие. Привлекая к этой работе все здоровые общественные силы.

Если исторический шанс будет упущен и на этот раз, это будет, возможно, самая большая жертва России.

Юрий Антушевич, главный редактор
Фото Владимира Силамедниса