Шёл по городу Довлатов. Как школьное преподавание литературы портит зрение современных российских режиссёров

В зале — аншлаг. Многие зрители здоровались, кивали друг другу через ряды. Потому что на показ фильма о культовой фигуре русской интеллигенции пришла интеллигенция. А в Череповце это весьма тонкая прослойка.

Два часа эстетического восторга. Сквозь дымку и морок простуженного Ленинграда мы видим невероятную красоту — в каждом кадре, в каждой детали.

Большое зрительское спасибо художнику-постановщику Елене Окопной. За свою работу на этой картине, точнее за «выдающиеся художественные достижения» она получила серебряного медведя берлинского кинофестиваля. Елена воссоздала время с трепетом и невероятно точно (как заметили мои старшие коллеги) с помощью деталей, которые, как машина времени, переносят нас в семидесятые. Приглушенные цвета, словно на старой пленке. Куски жизни, выхваченные из ТОЙ повседневности, мимолетные разговоры, мимолетные ангелы — иначе не назвать этот жемчуг массовки в толпе прохожих, в автобусе, на производстве погружают в атмосферу нереальной реальности, сон наяву.

Большое зрительское спасибо оператору Лукашу Залу. Лица актеров настолько прекрасны в фильме, что просто невозможно оторвать взгляд. Сквозь кожу льется какой-то неземной свет.

Но они начинают говорить, и магия исчезает. Потому что диалоги написаны так коряво, будто их вырубили из дерева топором. Появляется диссонанс — картинка не совпадает с содержанием, и начинает ехать крыша. В первые минуты актеры озвучивают экспозицию, сообщают, что время тяжелое — застой, что не печатают, что «гнобят», что они живут в коммуналке — общий быт.

Ладно, подумала я, наверное, кашу разжевывают для иностранцев или для школьников, которые и слыхом не слыхивали (наверное) о том, как все было в брежневские времена.

Сам Сергей Довлатов не понят, печален и утомлен. Он отправляется в одиссею по мрачным закоулкам сумрачной советской действительности. Душные артистические сборища. Художники и поэты, музыканты, которых нет — их не замечает власть, их не печатают, не выставляют и не записывают.

В воздухе витают микробы депрессии. Собирательные образы талантливых людей «трут» о вечном и о времени, трутся друг о друга, цепляют женщин, которые здесь просто, вроде как, мебель, пьют.

И в этом туманном, призрачном мире, как бронзовые глыбы, как два маяка, возвышаются два великих русских литератора — Бродский и Довлатов.

Они не такие, как все, они выше. Они здесь вроде даже и не совсем люди. Скорее бронзовые памятники или «образы авторов» из учебника литературы. Бродский говорит своими же собственными цитатами, цитатами говорит и Довлатов.

По сути весь фильм сводится к двум титрам в конце: «Бродский...эмигрировал...стал величайшим...умер», «Довлатов...эмигрировал...стал выдающимся...признали после смерти»...

— Франц Кафка, — представляется герой симпатичной девушке с судостроительного завода.

«Меня не печатают» — лейтмотив фильма. Отчаянное стремление к славе.

И здесь, как мне кажется, режиссер не знает, что ещё можно сказать. Есть биография Довлатова, есть канва событий и общее настроение безнадеги, но самого Довлатова нет. Нет человека.

Время циклично. Сергей Довлатов, великолепный журналист, очеркист, по сути, первый блогер, невероятно популярен у современной образованной молодежи. Почему? У автора ответа нет.

В интервью «Кинопоиску» Алексей Герман-младший говорит, что эта история для него — универсальная. Размышляет об эмиграции, о почве и ее значении для художника. О том, как герой его фильма — Довлатов, а с ним и Бродский доказывают, что они существуют, хотя им твердят обратное. Но все это — в интервью. В произведении эти глубокие мысли тонут — воды слишком много.

Четыре концовки, как попытка поддать «концептуальности», мол, решайте сами. Но эти невнятности затягивают и без того растянутое действие или, скорее, бездействие.

Зрители в череповецком кинозале вздыхали и томились. Выходили притихшие.

— Если бы я смотрела это по телевизору, — девушка говорила подруге. — То не стала бы досматривать...

Саша Шарикова
СамолётЪ