Слишком маленькая ведьма Рассказ Александры Антушевич

И сам этот кабан, и книга, и стойка, и липкий стол, и гопники, и холодильник плыли в белом, искусственном пространстве, как огурцы в рассоле, и даже не плыли, а тонули. Казалось, этот вечер никогда не закончится.

Снаружи по мокрой дороге изредка просвистывали машины, изредка раздавались пьяные крики и собачий лай.

Таяли желтые фонари. А снизу и сверху — чернота. Неба не было видно, неба не было — одна муть и марево.

— Мне пирожок с капустой и чай, — щуплые пальцы с синим лаком сжимали влажную сторублевку. Оранжевые глаза опрокидывали в сон. — Пожалуйста.

Кабан языком отправил семечку за щеку.

— Вам погреть?

— Да, спасибо.

Гопники казались крокодилами. Белые носочки с оборками скрылись под столом. Девочка старалась не смотреть на крокодилов. Она не знала, что они накурились до состояния камней.

Над пластиковым стаканчиком парило. Девочка обожгла чаем язык, его завязало, как после хурмы.

Кабан перевернул страницу.

Boys, boys, boys

I’m looking for the goodtime

Boys, boys, boys

I’mreadyforyourlove

В глубине, на кухне, что-то рухнуло на кафельный пол. Послышалась ругань: мужчина и женщина орали друг на друга на каком-то тюркском языке.

— Опять... — протянул кабан и засунул себе в рот край футболки и без того уже растянутой.

Снова громыхнуло.

И из сердца этого грохота вылупился писк. Тонкий, и даже нежный, он щекотал уши, потом все настойчивей и злей — царапал. Свистящий шум все нарастал, перерождаясь в гул. И уже не оставалось сомнений — это конец. За окном пикировал серебристый метеор. Он приближался.

— Ой, мля.

Гопник, тот, что с татуировкой паука на шее, вздрогнул и шуршаво протер лицо сухими ладонями.

Под потолком, в телевизоре беззвучно врал президент. Он шлепал губами, грозил пальцем.

Девочка аккуратно кусала пирожок и поглядывала в телефон, где была повесть Распутина «Прощание с Матерой» — сетка букв, буквенная ткань.

Boys, boys, boys

Звякнул дверной колокольчик. В кафельный зал завалился маленький старичок. Он стряхивал капли с шерстяного пальто. Громадные ботинки — слишком большие для такого тщедушного человека — оставляли на полу коричневые следы. Белые волосы путались в желтой бороде. Он поправил воротник рубашки и сел за стол напротив девочки. Та, не глядя, придвинула ближе к бедру свой рюкзак — его коричневые карманы были обклеены розово-золотыми диснеевскими принцессами и американскими певицами с голыми ляжками.

— Наливаете? — старик кивнул Кабану.

Тот кивнул в ответ.

— Тогда плесни мне беленькой. Сто грамм.

Перед забегаловкой остановился зеленый автобус и с утробным «ууухх» распахнул двери, выпустив из желтого салона духоту. Толстая бабища в дождевике еле сошла по ступеням вниз. Руки ей оттягивали две авоськи, набитые яйцами, молоком и хлебом.

Тетка остановилась, надела капюшон, отерла потное лицо ладонью и двинулась куда-то вдаль, в сторону промышленного района, над которым растекалось багровое сияние.

Старик опрокинул в себя стакан, поморщился и занюхал рукавом.

Молодчики в спортивном трикотаже ловили в воздухе призрачных бабочек. Они делали хватательные движения и гоготали.

— Извините, вы случайно не Генрих Михайлович? — девочка комкала в руке салфетку.

— Точно так. Я Генрих Михайлович. А ты, должно быть, Таня?

Девчушка прижала к животу рюкзак с принцессами.

— Родители-то знают?

Таня затрясла головой.

— Врешь.

На пол шлепнулась махровая тряпка. Узбечка, квадратная, как табуретка, расплескивала воду и бегала со шваброй, точно игрок олимпийской сборной по керлингу. На ее халате цвели пышные розовые тюльпаны и распускались изумрудные листья.

— Тебе сколько?

— Тринадцать.

— Господи, — старик дергал бороду. — Ну, чего хочешь?

— Хочу попасть в волшебную страну.

— Зачем?

— Больше всего на свете я мечтаю стать ведьмой. Получить способности. Двигать предметы и летать! Дяденька, пожалуйста, вы даже не представляете, как я хочу увидеть волшебство!

— У тебя какая годовая по алгебре?

— Тройка, — Таня опустила глаза.

— Ну, ясно... — старик глянул на Кабана. — Плесни на посошок.

Кабан перевернул страницу и выплюнул на тарелку мокрую подсолнечную шелуху.

— Алло! Глухой что ли? — прикрикнул дед.

— Че?

— На посошок мне налей, пожалуйста.

— Чего раздражаетесь, дедуля? — обиделся Кабан. — Ща исполним.

Узбечка терла под столом, старику и девочке пришлось поднять ноги.

— Ты понимаешь, что не сможешь вернуться назад? — дед сурово сдвинул брови.

Таня молчала.

— Нет, ты понимаешь это? А мама с папой как же! А твоя жизнь здесь? Ты одна в семье?

— Да.

— Божешь ты мой, — старик смотрел поверх ее головы на гопников.

Уборщица мыла, боясь приблизиться к молодчикам. Пацаны сидели в сухом и грязном кружке, наособицу.

— Я не знаю, что с тобой делать. Я не могу.

— Но я дам вам денег! Как договаривались!

— Где ты их взяла? — старик стукнул по столешнице черными от грязи пальцами.

Девочка опустила голову. Плечи ее дрожали, она противно всхлипывала, пытаясь сдержать рыдания.

— Но мы же с вами до... го... вари... вались...

— Афанасий! — старик привстал с дивана и махнул рукой в сторону гопника с пауком на шее. — Иди сюда!

Молодчик медленно по-черепашьи вжал голову в плечи. Его лицо скривилось одновременно от испуга и удовольствия. Он слащаво улыбнулся старику.

— Иди сюда, нарик чертов!

Гопник пополз через столик, задевая своих товарищей, отдавливая им ноги и руки.

— Голубушки мои, — причитал. — Соколы.

На мокром полу он поскользнулся, едва удержав свое иссохшее тело, и, держась за спинки кресел, как за бортики ледяного катка, пробирался к деду.

— Вот посмотри, Танюша, это Афанасий Кощей. Да-да, тот самый Кощей, который Бессмертный. Ты думаешь, он счастлив?

Таня подняла голову и теперь следила за движениями страшного человека. Вокруг его серых глаз растекались черные круги. Кожа была похожа на пожелтевшую от времени бумагу, которая вот-вот рассыплется в труху.

— Он несчастлив, он отброс. А у себя на Родине когда-то был не последний человек. Помнишь, то время, а Афанасий?

Кощей повалился на старика и захихакал. В животе нечистого что-то забулькало.

— Представляешь, я только что видел, как на нас упала бомба. Все тут разнесло! К херам! Атомная бомба, старик!

— Вот видишь, — дедок улыбнулся девочке. Он похлопал Бессмертного по плечу, и тот сел рядом, чуть облокотившись на старика и стол, понюхал пустой стакан и присвистнул.

— Не бухай, Берендей. Это вредно.

— Вот видишь эту девочку?

— Ну. Я ее еще в самом начале приметил. Носочки беленькие, — гопник икнул перегаром и облизнулся.

— Так вот, хочет в волшебную страну попасть. От мамы с папой сбежать хочет. Меня не слушает.

— Так пускай прется. Не бесплатно же? Посылай ее к черту на кулички.

— Нет, ну, нельзя так. Ты посмотри, маленькая она еще. Перестань, парень, — Дед брезгливо поежился. Кощей начал осматривать стариковские уши, точно искал там потерянную вещь. — Это против всех моральных правил. Это безобразие.

— Безобразие, — согласился гопник. — Слушай, Таня, я попал сюда очень давно. Так давно, что даже думать страшно. И по-началу было прикольно. В сказках много дельного написано. Богатыри были, князья, девушки красные, нечисть. Я пугал крестьян, все пытались меня убить. А потом все. Все кончилось. Меня перестали бояться. И я застрял тут. В дерьме. И с тобой будет также, только еще хуже, потому что эмигрантам тяжко приходится при любом раскладе. Тебя там никто не ждет, да, Гульнара? — он подмигнул уборщице.

— Менгатаниш куриняпсиз.1

— А ведь я еще там, куда ты собралась, был главный чародей, опытный специалист со связями... А ты? Не дело это.

Таня схватила рюкзак подмышку и вылетела из-за стола, как стрекоза. Звякнул колокольчик. Звякнуло стекло — так сильно она шваркнула дверью.

— Ты не видел, что ли, сколько ей лет в профиле? — Кощей снял куртку и кинул ее на то место, где раньше сидела Таня. Запахло кислым потом и пивом. — По фотке же должно быть понятно, что малолетка.

— Не умею я всеми этими соцсетями пользоваться, — хмыкнул Берендей. — Эй, Кабан, плесни нам «Козелла».

— По 0,5?

— Давай две кружки.

— Помнишь, как мы в сорок третьем под Киевом...

Под потолком крутили трансляцию из зала ООН. Гопники все хватали лазоревых бабочек и запихивали в рот, и глотали. Поэтому в их желудках порхали бабочки. Молодчики сами уже были готовы взлететь. Они любовно поглядывали на Гульнару. Узбечка краснела.

За окном город превращался в мокрую курицу. Временами у остановки открывались двери очередного автобуса. Выходили рабочие с осунувшимися лицами, с плечами-вешалками, выходили грустные женщины.

Кричали гонщики на мотоциклах, кричали пьяницы. По улице полз химический смог. Он застревал в ноздрях, он проникал в поры.

И не было видно неба. Неба не было. Только диско стучало в виски.

1 Ваше лицо кажется мне знакомым (узб.)

Александра Антушевич
СамолётЪ