Старый, забытый рецепт

Помощник президента Андрей Белоусов в интервью ТАСС в преддверии заседания президиума Экономического совета при президенте РФ заявил, что действующая модель экономики себя исчерпала и добиться с ее помощью темпов роста, превышающих 1-2%, практически невозможно. Но уже через 2-3 года российская экономика сможет выйти на устойчивые темпы роста в 4% при условии смены экономической парадигмы.

Выбор нового направления должен быть быстрым. И сегодняшняя встреча Владимира Путина с экспертами может быть в этом смысле определяющей.

На рассмотрение президенту предлагается три концепции: Министерства экономического развития, группы экспертов под руководством бывшего министра финансов Алексея Кудрина и также группы экспертов Столыпинского клуба, которая, по словам Белоусова, представляет позицию крупного и среднего бизнеса.

Предложения Министерства экономического развития и группы Кудрина во многом пересекаются — в их основе упор на структурные реформы экономики и модернизацию государственных институтов (независимость судов, укрепление права частной собственности), которая должна сделать Россию более привлекательной для инвесторов. Но глава МЭР Алексей Улюкаев при этом, как и положено министру, более консервативен — и в предложениях, и в прогнозах, обещая, например, что российская экономика сократится на 0,2% в 2016 году, но вырастет на 0,8% в следующем году. Алексей Кудрин предлагает более радикальные изменения, но и обещает больше: считает возможным выход на темпы роста в 4% через 5-7 лет при условии снижения инфляции и в результате проведения структурных реформ.

Члены Столыпинского клуба считают возможным выход на темпы экономического роста в 5-7% в год за счет государственных инвестиций в приоритетные отрасли, использование средств Фонда национального благосостояния (ФНБ) и Центрального банка.

По мнению Андрея Белоусова, все три программы к заседанию президиума Экономического совета при президенте РФ предлагают снизить инфляцию и повысить производительность труда, но ни одна из них пока не является самодостаточной. С другой стороны, считает помощник президента, «в целом в элитах есть понимание, что без экономического роста многие проблемы для нас станут трудноразрешимыми или разрешимыми с большими издержками».

Между тем историк Камиль Галеев накануне заседания президентского Экономического совета предлагает его участникам обратить внимание на недавно переведенную в России книгу известного ученого-экономиста и предпринимателя Эрика Райнерта с говорящим названием — «Как богатые страны стали богатыми и почему бедные страны остаются бедными». В этой книге, полагает Галеев, содержится как минимум одно опровержение распространенного мифа, одно предостережение и один совет, которые пригодились бы и президенту, и его экспертам при разработке новой экономической стратегии России.

«Свободная торговля как панацея от бедности»

Именно этот распространенный в современной респектабельной экономической науке миф с самого начала ставит под сомнение Эрик Райнерт. Одну из фундаментальных посылок, на которых основана неоклассическая экономическая теория, как «равенство доходов в разных сферах» (equity assumption), сформулировал Нобелевский лауреат Джеймс Бьюкенен: по умолчанию предполагается, что вложение равного количества трудовых и материальных ресурсов в разные виды деятельности приносит одинаковую отдачу. Именно на этом предположении основана рикардианская теория международной торговли: как писал основатель журнала Economist Ричард Кобден, текстильное производство является такой же естественной специализацией для Великобритании, как и выращивание хлопка для Египта. Каждая страна должна сосредоточиться на тех видах деятельности, в которых она обладает естественным преимуществом, и тогда свободная международная торговля позволит им прийти к общему процветанию.

Действительно, соглашается Райнерт, в каждый отдельный момент времени дело обстоит именно таким образом. Если Египет примется создавать собственную хлопчатобумажную промышленность, в ближайшие десятилетия ее продукция непременно окажется хуже и дороже британской. Поэтому она сможет выжить — по крайней мере, в начальный период — только под защитой протекционистских мер государства, высоких таможенных тарифов и т.д. В наше время такую политику принято порицать как искажающую естественную систему сигналов для рынка, нарушающую баланс и заведомо неэффективную. Именно такова публичная позиция ключевых международных организаций (в первую очередь МВФ и Всемирного банка), а также передовых и богатейших государств планеты.

Проблема, однако, состоит в том, что каждому из этих государств в период рывка из бедности к богатству более старые и опытные конкуренты предлагали именно эти рецепты, но будущие экономические лидеры рекомендациям иностранных доброжелателей не следовали. Так, в конце XVIII века британец Адам Смит предлагал американцам отказаться от заведомо безнадежных попыток выстроить собственную промышленность, конкурирующую с индустрией бывшей метрополии, а сосредоточиться вместо этого на сельском хозяйстве, благо под рукой у них был целый плодородный континент. Где была бы сейчас Америка, последуй она этим советам?

Первый казначей США, Александр Гамильтон, полагал, что вновь созданную индустрию следует оберегать от свободной конкуренции по тем же самым причинам, по которым мы оберегаем от нее детей. С точки зрения сиюминутной выгоды школьное образование является пустой тратой денег и времени, и было бы куда разумнее отправить пятилетнего ребенка чистить обувь на улице, но тем не менее мало кто из родителей так поступает — в том числе и по экономическим причинам. Уже с первой половины XIX века США стали одной из самых протекционистских стран мира. По величине импортных пошлин на промышленные товары они уступали только одной западной стране — Великобритании, родине теории свободной торговли. Многие из тогдашних мер американского правительства были бы сегодня сочтены неприемлемыми — взять хотя бы запрет иностранным судовладельцам на каботажные перевозки.

Такая политика и стала одним из главных камней преткновения между Севером и Югом. Рабовладельческие элиты Юга не могли смириться с необходимостью фактического субсидирования промышленности Севера за счет высоких вывозных тарифов на сырье и ввозных — на промышленные товары. После победы в Гражданской войне протекционизм только усиливается. Однако речь уже не всегда идет о сознательной политике правительства: в разгар железнодорожной лихорадки, когда спрос на материалы для строительства новых линий огромен, подкупленные северными сталелитейными магнатами конгрессмены принимают огромный тариф на импорт готовых рельсов. И таких примеров масса.

Следует помнить, что Америка лишь повторяла путь своей бывшей метрополии. На заре Ренессанса Англия была бедной и периферийной страной, поставлявшей сырье, прежде всего шерсть для текстильной промышленности Нидерландов.

Английские короли не раз предпринимали попытки выйти из экономической зависимости, но до поры до времени они кончались неудачей. Так, Эдуард II, запретивший вывоз необработанной шерсти из страны, был свергнут и убит собственной супругой; заговор финансировали фламандцы. Положение изменилось только к концу Войны Белой и Алой розы, когда к власти пришел Генрих VII Тюдор, полжизни проведший в изгнании в Нидерландах. В эмиграции он познакомился с реалиями более продвинутого общества, а потому, взойдя на престол, начал не с запретов, а с того, что стал переманивать в Англию фламандских ткачей. Решив, что теперь его страна способна сама обработать произведенное сырье, он полностью запретил экспорт сырья. Судя по тому, что его сын Генрих VIII и Елизавета I неоднократно подтверждали этот запрет, вывоз сырья удалось прекратить только к концу XVI века — через сто лет после первого закона.

Этот урок лег в основу английской традиции меркантилизма, преданной забвению в наши дни. Первый премьер-министр Великобритании Роберт Уолпол сформулировал максиму своей государственной политики следующим образом: ввозить сырье и вывозить промышленные товары. Очевидно, что этому правилу не могут следовать все страны одновременно — кому-то предназначена участь сырьевой колонии. Такой колонией предстояло стать и будущим США, но американская революция напугала правительство метрополии до такой степени, что оно прекратило дегенерировать экономику белых переселенческих колоний.

Итак, примеры Британии и США показывают, что устойчивый экономический подъем обычно является следствием победы группы интересов, представляющей экспортеров промышленных товаров, так же как упадок и латиноамериканизация — это следствие победы экспортеров сырья (здесь было бы нелишним вспомнить, какая группа интересов находится у власти в современной России). Эту же мысль сформулировал другой современный мыслитель, Иммануил Валлерстайн: главная беда Латинской Америки заключается в том, что во всех ее гражданских войнах непременно побеждал «Юг».

Почему не стоит быть «энергетической сверхдержавой»

Это предостережение, на которое вслед за Райнертом обращает внимание Галеев, основывается на том, что разные виды экономической деятельности обладают разной «технологической емкостью», то есть разным потенциалом для внедрения инноваций и в конечном счете для экономического роста. А значит, успех зависит не столько от увеличения продуктивности, сколько от изначального выбора поля деятельности.

Некоторые отрасли — как правило, это сельское хозяйство и добыча сырья — характеризуются убывающей отдачей от дополнительных вложений. Это во многом контринтуитивное предположение плохо обосновано в книге, но все необходимые статистические выкладки можно найти в диссертации Райнерта. Там он подробно показывает, что в самых разных «присваивающих» отраслях, от производства кофе в Эквадоре до добычи олова в Перу, наблюдается систематическая отрицательная корреляция между общим размером произведенного продукта и относительной производительностью на единицу вложенных ресурсов. Проще говоря, со временем отдача от вложенных денег неизбежно будет падать. Это объясняется очень просто. Допустим, вы владелец кофейной плантации. Если цены на кофе низки, вам имеет смысл использовать лишь самые плодородные участки. С повышением цен вы будете все увеличивать сельскохозяйственные площади, задействуя все менее пригодные. Систематически получать сверхприбыли в такой ситуации почти невозможно. Если цены растут — вы беретесь за более сложные участки, себестоимость кофе растет, прибыльность инвестиций падает. Если цены падают — вы вынуждены сворачивать производство и выращивать кофе только на самых плодородных землях, где его себестоимость невысока. Читатель легко спроецирует этот нехитрый закон на нефть.

В промышленности же наблюдается как раз обратная картина. Первый произведенный экземпляр паровоза или компьютерной программы всегда очень дорог, но каждый следующий все дешевле. На этом рынке новым игрокам очень трудно конкурировать со старыми производителями — отсюда и необходимость государственной поддержки для новых отраслей. Поэтому же развитые страны раз за разом стремятся запретить конкурентам следовать их собственному примеру. По выражению германо-американского экономиста Фридриха Листа, ведущая промышленная держава его времени, Англия, стремилась «отбросить за собой лестницу».

При этом разные сельскохозяйственные и промышленные отрасли также неравнозначны по потенциалу «технологической емкости» и возможности увеличить их производительность. Один из любимых примеров Райнерта — производство пшеницы и клубники. Первая отрасль уже давно механизирована, а вторая не автоматизируется, несмотря на все вложения. Неудивительно, что США экспортируют в Мексику пшеницу и импортируют клубнику.

Еще более любопытные закономерности можно проследить, изучая этикетки текстильных изделий Западного полушария за последние пятьдесят лет. Раньше на них нередко значилось — «соткано в США, скроено и сшито в Гватемале», а теперь — «соткано и скроено в США», а в Гватемале только сшито. Почему? Потому что пятьдесят лет назад ткацкие операции уже были механизированы, а кройка и шитье производились вручную. После внедрения лазеров, позволивших автоматизировать кройку, эта операция была также перенесена в США, и в Гватемале теперь только шьют. Перенос промышленных производств в третий мир обычно говорит не столько о развитии этих стран, сколько о низкой технологической емкости переносимых операций — богатые страны выбрасывают бедным куски, которые сами не смогли разжевать.

Бежать быстрее всех

Это уже очень важный совет Райнерта, который напоминает, что самый надежный источник монопольной власти в современном мире — технологический прорыв. Внедряя технические или организационные усовершенствования, предприниматель-инноватор приобретает на какое-то время монопольную власть и может снизить выпуск продукции с целью установления цены выше равновесной. Некоторое время после совершенного прорыва прибыли инноватора очень высоки. По мере того как новая технология распространяется, и новые игроки выходят на рынок, отрасль близится к состоянию совершенной конкуренции, а значит, и к равновесному состоянию. Прибыль в связи с этим неизбежно падает.

Как же тогда богатые страны остаются богатыми? По Райнерту, это происходит потому, что эти страны постоянно генерируют на своей территории кластеры наиболее инновационных производств, обладающих максимальной монопольной властью и дающих максимальный доход. Чтобы оставаться богатым, нужно бежать быстрее всех. Те же страны, которые довольствуются созданием непередовых на данный момент производств, обречены на бедность и отсталость. Бразилия может трудоустроить еще несколько тысяч человек, если американцы выведут туда автомобильный завод, но он уже никогда не даст тех прибылей, какие приносил в Детройте во времена Форда.

Постскриптум. Периферийные экономики

После того как здание построено, леса разбирают. Нечто похожее (если верить Райнерту) происходит и с экономическими теориями. В тот момент, когда страна только пытается выйти из ловушки бедности, она отчаянно нуждается в реалистичном понимании того, как работает экономика. Но после того, как цель достигнута, куда большую важность приобретает задача помешать конкурентам пройти тот же путь. Поэтому развитые страны в массовом порядке производят на экспорт «эзотерические» дедуктивные теории, основанные не на обобщении эмпирического материала, а на абстрактных и заведомо нереалистичных предпосылках, в то время как сами они в свое время пользовались «экзотерическими» эмпирическими рецептами. Разумеется, речь не о каком-то осознаваемом его участниками заговоре, а о конкуренции между странами, которую их правительства могут даже не осознавать.

Подготовил Илья Неведомский
«РМ»