Пропала собака

Я помню его совсем молодым, жизнерадостным и любопытным псом. В чужой маленькой квартире его первого хозяина, который обзавелся своим собственным человеческим потомством, для Баси уже не оставалось места. Только тот об этом еще не знал.

Нам с женой он понравился сразу — это была та самая собака, которую мы все представляли себе: это был наш пес, мы его узнали. Оставили старому хозяину какие-то деньги и взяли Басю с собой.

Сначала он думал, что это какая-то игра. Потом она ему надоела. Он сел в углу комнаты и перестал на нас реагировать. Про человека так обычно говорят: «ушел в себя».

Он долго был, как маленький сирота, настороженный, недоверчивый, с большими грустными глазами. А мы всей семьей терпеливо прокладывали путь к его сердцу.

Пока он совсем не стал нашим, своим. И мы стали дальше жить все вместе. От старых хозяев у него остались три привычки: любовь к пирогам, к спанью на спине и общению с подвыпившим хозяином. Но это даже было забавно. И потом, должно же ведь и у собаки быть свое прошлое.

У собак свой счет времени. Когда я познакомился с Басей, я был старше его. Теперь уже он старше меня, если пересчитать его возраст на человеческий по известной формуле. Чего уж там — за это время моя младшая дочка успела превратиться из ребенка во взрослую девушку.

Десять лет рядом — это было не самое плохое время. Он был членом семьи, другом, иногда, чего греха таить, живой игрушкой. Мы кормили его, лечили, учили, теряли и находили, ссорились при нем и с ним, оставляли его одного, когда нужно было уехать ненадолго, а он встречал нас так, как будто боялся, что это было навсегда.

И почти всегда молчал. Это было очень разное молчание — то спокойно-удовлетворенное, то радостно-возбужденное, то напряженно-требовательное. Мы говорили с ним, а он молчал. Очень содержательно. В общих чертах мы с женой понимали, что стоит за этим молчанием. Даже придумывали, каким мог бы быть его голос, если случилось чудо и он заговорил.

Иногда мне кажется, что у Баси всю жизнь была мечта — стать, как мы, человеком. И она сбылась. Почти.

А этой весной он заболел. Не так, как всегда, а насовсем. Болезнь из тех, что не уходит сама, и не прогоняется лекарством, а сжирает живьем, понемногу, изо дня в день.

Жена говорит, что если бы не мы, он уже умер бы, как умирают звери в дикой природе или в сельской местности. В один прекрасный день уходят куда-то и не возвращаются.

Басе некуда идти. И сейчас он каждый день делает то, что и всегда. Каждый раз со все большим трудом. Он очень не хочет огорчать хозяина и друга (мне хочется, чтобы он считал именно так). Это заставляет его держаться и показывать, как, наверное, ему плохо.

Сколько еще это продлится? Что я могу сделать?

Я разговаривал с одной набожной женщиной, которая спрашивала однажды у священника: по-христиански ли это — помочь четвероногому другу избавиться от страданий? И ей ответили, что это человек должен испить до конца чашу страданий, какой бы полной она ни была. А зверь — безгрешен и терпеть не должен.

А я в глубине души еще на что-то надеюсь.

А он сидит рядом и смотрит на меня. Я улыбаюсь ему грустной улыбкой и отвожу глаза.

Пропала собака...

Юрий Антушевич
«РМ»
07.05.2013