Оправдание России. Памяти Инны Чуриковой

Огромный талант и невероятная преданность профессии (в 15 лет Чурикова впервые вышла на театральную сцену и не уходила с неё до смерти) позволили великой русской актрисе создать удивительную галерею персонажей — в кино и театре — каждый из которых (даже в эпизоде «Утомлённых солнцем-2», где она сыграла русскую старуху, защитившую собой сошедшего с ума немецкого солдата) становился настоящим художественным событием.

Но для меня, например, Инна Чурикова навсегда осталась Пашей Строгановой — Жанной д’Арк из фильма «Начало», снятого её мужем и замечательным режиссёром Глебом Панфиловым.

Этот первый фильм с участием Чуриковой, который я увидел подростком в середине 1970-х, который поразил меня сразу и что называется «наповал» — тем эмоциональным и культурным спектром, в котором была способна существовать актриса: от гротеска, клоунады, карикатуры — до нежного лиризма и высокой трагедии. От достоверности образа простой заводской девчонки из российской провинции до высокой правды народной героини средневековой Франции. Контраст перехода из эпохи в эпоху, из образа в образ был велик — ошеломляющ. Но не было ощущения искусственности и надуманности, потому что «я из народа и она — из народа», как объясняла свой успех подругам в фильме сама героиня Чуриковой. На первый взгляд — типичная, «серая» представительница СССР — приземлённого и застойного.

Но только на первый взгляд — в «средневековых» сценах Чурикова меняется поразительно — не только внутренне, но и внешне превращаясь в одухотворённую женщину «не от мира сего», верой и любовью преодолевающую свои страх, слабость, одиночество...

В ее незабываемом лице, при этом, как справедливо отмечают критики, в узнаваемых его чертах откуда ни возьмись проявляется «неотвратимость и окончательность» средневекового портрета.

В этом была ещё одна особенность облика Чуриковой-актрисы: в жизни обладающая своеобразной внешностью, скорее нейтральной, чем запоминающейся (что, как говорят, весьма ценно для шпионов и лицедеев), она способна была меняться до неузнаваемости. Искусно изображая на лице, как на чистом листе бумаги всё, что захочет: строгую госчиновницу в «Прошу слова», трепетного литературоведа, в «Теме», суровую до безжалостности купчиху в «Вассе», сразу трёх возлюбленных Уленшпигеля в театральном «Тиле» Марка Захорова. А ещё целую галерею «простых» русских женщин: несчастных, счастливых, бесшабашных и мудрых — в «Ребре Адама», в «Курочке Рябе», в триумфально-бурлескной комедии-зеркале «лихих 90-х» — комедии «Ширли-мырли».

Впрочем, нет, это было не просто внешнее преображение — оно шло у Чуриковой откуда-то из глубин её не только актёрского — человеческого «нутра». Того естества, которое казалось неисчерпаемым, бездонным колодцем.

Это ощущение «неисчерпаемости» преследовало актрису всё время её актёрского существования, во все времена. И оно было таким отчётливым, постоянным и неизбывным, что казалось — народная артистка СССР Инна Михайловна Чурикова будет жить всегда — играть в театре, сниматься в кино.

Но её смерть в очередной раз напомнила нам банальное — ничего вечного не бывает. Кроме разве что памяти — о ролях, фильмах, книгах, картинах, оставленных нам Чуриковой и многими представителями её многочисленного творческого поколения, которые покидают этот мир один за другим. Я не успел дописать эти строки — новостная лента принесла сообщение о смерти Вахтанга Кикабидзе...

Прямо сейчас подумалось, что все они, ушедшие, уходящие — включая Инну Михайловну и Вахтанга Константиновича — стали благодаря своей творческой судьбе настоящим оправданием России, её культуры — их уже никому не забыть и не отменить, кроме нас самих. Они сделали всё, что могли и оставили нас.

И мы, оставленные, должны теперь разбираться с собой, своей памятью, своей совестью. Но, к счастью, не на пустом месте. Всё-таки кое-что за душой у нас ещё осталось.

Спасибо Вам за это, Инна Михайловна, Вахтанг Константинович...

Сергей Михайлов
СамолётЪ