Артель «За достойный труд!». Почему в современной экономике труд должен стать дороже, а его производительность выше

Если, конечно, это не мобилизационная экономика, в которой всё как раз наоборот. Официальные российские профсоюзы по-прежнему требуют достойного труда и социальной справедливости в формах столетней давности. В то время, как трудовые отношения меняются кардинальным образом и скорость этих изменений нарастает.

Фото: news.rambler.ru

Противоречие между трудом и СВО

Не будем акцентироваться на главном противоречии, содержащемся в Обращении ФНПР «к трудящимся и членам профсоюзов России», выпущенном в связи с проведением Всероссийской акции профсоюзов в рамках Всемирного дня действий «За достойный труд!» в 2022 году. Заключается оно в том, что ФНПР с одной стороны вынуждено признать: «в современных реалиях продолжать добиваться воплощения идеалов достойного труда и социальной справедливости, можно, лишь завершив специальную военную операцию».

А, с другой стороны, официальные профсоюзы России открыто поддерживают СВО и президента, откровенно заявившего в тот же день на встрече с членами СПЧ, что СВО «может стать длительным процессом». Процессом, заметим, чреватым переходом на мобилизационный сценарий экономического развития. В котором, как в своё время наглядно показал товарищ Сталин, если у тебя нет капитала, надо заменять его трудом. Если совсем точно — экстремальным налогообложением труда и потребления людей — людям платили намного меньше, чем они зарабатывали, а товары были дороги. Но особого выбора у людей не было.

Скорее всего, однако, в ФПНР так глубоко не копают и далеко не заглядывают, привычно требуя того же, чего требовали на протяжении всех последних 30 лет: восьмичасового рабочего дня — 40 часов в неделю, коллективного договора между работодателем и работниками, плюс дополнительные «бонусы» в виде целого пакета социальных льгот, размер которого — предмет для обсуждения.

Всё то, чего требуют профсоюзы — это отражение тех форм трудовых отношений, которые соответствовали институциональной среде раннеиндустриальной рыночной экономики в России начала XX века. Однако, на дворе всё-таки завершающаяся первая четверть XXI века, мир постепенно втягивается в Шестой технологический уклад, а формы занятости резко меняются, приобретая причудливые очертания.

Труд нынче не тот

В своей недавней статье для РБК профессор НИУ ВШЭ Дмитрий Чернейко указывает, например, и на появление в стране института самозанятых, которых теперь уже, по данным Пенсионного фонда, больше 10% от 70 млн занятых в стране, и на ИП, и на маленькие семейные предприятия, занимающие свои ниши в чрезвычайно широком спектре трудовой деятельности. В совокупности все эти люди составляют уже почти треть занятых. Они выполняют определённые работы, платят налоги, они заняты, но одновременно они и не совсем часть рынка труда. А ведь есть ещё платформенная занятость, множество людей, которые сами на себя работают...

С Чернейко нельзя не согласиться — то, что сейчас формируется в России — уже не рынок труда в классическом виде, а рынок занятости, который имеет другие формы, другие механизмы. К примеру, механизмы регулирования и контроля, которые во всё большей степени должно быть взаимными: со стороны, государства, занятых, потребителей, общества в целом. Здесь, кстати, и профсоюзам нужно находить своё новое место, чтобы не остаться вдруг «невостребованной опцией».

Эксперт выступает за то, чтобы рынок занятости регулировался не административными, а экономическими механизмами. Например, дефицита на рынке труда не будет, когда вырастут заработная плата и производительность труда. Что чаще характерно для развитых экономик. Этот же дефицит можно ликвидировать другим способом — ростом продолжительности рабочего дня и экстенсивной занятости, вовлекающей новые слои населения (пенсионеры, дети, инвалиды). Это уже скорее мобилизационно-экономический вариант.

Труд и капитал

С одной стороны, есть фарминдустрия и сельское хозяйство — и там, и там всё большую роль сейчас (даже в России) играют не труд, а капитал: огромные инвестиции, растёт обеспеченность техникой и технологиями, а, соответственно, и производительность труда. И фармпредприятие, и сельхозпроизводство требует все меньше и меньше людей и всё больше и больше денег на оплату труда. И кадрового дефицита там нет от слова «совсем».

Зато в дефиците кадры сферы ЖКХ, где им приходится трудиться буквально за копейки. Но и здесь дефицита не будет, если сюда пойдут сопоставимые инвестиции — появятся и нормальные зарплаты, и современная механизация, и достойные условия труда. Только страшно подумать, какими цифрами обернутся эти условия в наших с вами коммунальных тарифах...

Конечно, важна ещё и подготовка персонала. Своё слово должна сказать система массового профессионального образования, которая, кстати, уже начинает меняться, чтобы научиться давать адресную подготовку под конкретные потребности рынка занятости.

Дмитрий Чернейко уверен, что главными тенденциями наступающего 2023 года будет удорожание труда, который должен стать гораздо производительнее. «Чем дороже будет труд в нашей стране, тем лучше будут жить люди», — оптимистично резюмирует эксперт.

Но, хочется добавить, — если всё это происходит в некой «идеальной» экономике, которая давно приняла современные экономические и технологические формы. А не такая, как в России, где давно назревшая «трансформация» официально началась только, когда «грянул гром» СВО. А до этого почти 20 лет власти раздумывали: делиться ли с народом сырьевой рентой, или нет? До 2007 года начальство делилось с людьми ресурсной рентой, а потом передумало. В начале десятых ещё немного поколебалось — делиться или нет— а в 2014 году передумало делиться уже окончательно.

Когда в капиталистах согласия нет

Но даже сейчас «трансформация» идёт туго: банки, видите ли, не могут найти в стране инвестпроекты, надёжные, окупаемые и без рисков (в том числе политических и внешнеполитических). И потому предпочитают прокручивать депозиты на счетах ЦБ, в госдолге и акциях.

Комментируя этот тезис в своём канале экономист Дмитрий Прокофьев и финансист Никита Демидов, уточняют: «Не банки не могут найти инвестпроекты, а банкиры не могут найти тех, кто не украдет их деньги». Потому что за словами «банки», «заводы», «производство» стоят представители нескольких тысяч правящих семей России, хозяев большей части активов страны, поделившие ее между собой. Они прекрасно друг друга знают, и хорошо себе представляют друг друга в качестве партнеров по бизнесу.

«Это не „банк не дает денег на производство“, а „хозяин банка“ отлично знает „хозяина производства“, и знает, как тот стал „хозяином“ и откуда взялось его состояние, и почему денег ему лучше не давать. И вообще почему лучше держать эти деньги подальше от товарищей по опасному бизнесу в РФ. Эти люди не могут создать безопасную среду для самих себя — как они могут создать её для нас?» — пишут Прокофьев и Демидов.

А в это время, как в старом кино, вокруг этих давно поделенных активов, водит свои хороводы, велопробеги и заседания трёхсторонних комиссий «артель» ФНПР, члены которой по-прежнему, как и сто лет назад пытаются совместить в своих лозунгах (похоже, и в головах тоже) такие вещи, как «достойный труд» и «жестокая схватка с «коллективным Западом»...

Илья Неведомский
СамолётЪ

Поделиться
Отправить