Субботнее чтение. «Жизнь гибнет в откладывании». Почему мы боимся смерти, если она не имеет к нам отношения

Ответ на этот вопрос пытается дать английский философ Джон Селларс — перевод его книги «Философия безмятежности: Тетрафармакос Эпикура» выходит в издательстве «Альпина нон-фикшн». Из книги вы обязательно знаете, что Тетрафармакос — эпикурейское учение, исцеляющее от тревог и страхов и основанное на атомистической теории — долгое время понимали неправильно.

Почему так станет понятнее уже из одного небольшого фрагмента новой книги, который СамолётЪ предлагает вашему вниманию:

Неизвестно, когда именно и как, но все мы в какой-то момент умрем и знаем об этом. Во многих отношениях это самый важный для нашего существования факт. Он определяет людей как смертных существ. Он ограничивает количество времени, имеющегося в нашем распоряжении, что заставляет нас торопиться с планами и замыслами. То, что мы не знаем, когда этот момент наступит, тоже вызывает тревогу. И, наконец, возникает вопрос, что будет — если вообще что-то будет — после смерти.

Тетрафармакос Филодема советует нам не опасаться смерти. Сам Эпикур высказывался еще яснее: «Смерть не имеет к нам никакого отношения». Эта тема стала центральной для эпикурейской философии, поэтому можно предположить, что страх смерти был характерен для Античности и требовал осмысления. Эпикур разбирал этот вопрос в письме к Менекею, Лукреций в своей великой поэме добавил новые аргументы, а Филодем посвятил этой теме целый трактат в четырех частях.

Начнем с Эпикура. Его ⁠основная мысль, как мы уже видели, заключается в том, что наслаждение ⁠— это единственное благо. ⁠А страдание — единственное зло. И удовольствие, ⁠и страдание мы испытываем благодаря способности чувствовать. А что такое смерть? Это отсутствие ощущений. Тот, кто мертв, не чувствует ничего по определению. Если смерть — это отсутствие любых чувств, то в ней нет ни наслаждения, ни страдания, поэтому она не является ни благом, ни злом. А если она ни то ни другое, а просто отсутствие ощущений, то ее не стоит бояться.

Отчасти проблема заключается в том, что мы не можем представить себе наше собственное небытие. Даже сама формулировка кажется несколько неуклюжей. Это небытие не будет «нашим», поскольку нас самих уже не будет. Мы никогда не будем мертвыми, поскольку после смерти мы не будем существовать вовсе. Тот, кто задает вопрос: «Что случится со мной после того, как я умру?», упускает из виду тот факт, что после смерти нет никакого «Я». В этом суть: смерть — конец всего. Если есть какое-то посмертное существование, то это означает, что событие, которое мы называем смертью, на самом деле вовсе не смерть, а просто момент некой трансформации в продолжающемся существовании людей как наделенных сознанием существ. Но Эпикур не тратил время на идеи такого рода. Он считал, что люди — это телесные существа, состоящие из физических атомов, и, когда тело умирает и атомы рассеиваются, человеку приходит конец. Когда такое случается, не остается никакого «Я», чтобы ощущать что-то, а отсутствие ощущений не является ни благом, ни злом, поскольку не предполагает ни удовольствия, ни страдания. Но нас снова подводит язык: имеет ли вообще смысл говорить о том, что мы «ничего не испытываем», когда уже некому что-то испытывать.

Согласно Эпикуру, если усвоить эту ключевую мысль, жизнь сразу станет более приятной. Он писал:

Нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг [вполне убежден], что в не-жизни нет ничего страшного.

Его мысль развивалась так. Чего мы действительно боимся в жизни? Возможно, голода, бедности, болезней, насилия. Всего того, что наверняка способно нам навредить, а в крайнем случае даже убить. Это вполне естественный страх перед болью, но в конечном итоге — перед смертью. Но если в смерти нет ничего, чего стоило бы бояться (по названным выше причинам), то и вышеназванных вещей тоже не стоит бояться. Что самое худшее может случиться с человеком? Смерть. Но поскольку ее не стоит опасаться, никакие прочие вещи тоже не должны нас тревожить — по крайней мере, не так сильно, как обычно.

Скептик тут может возразить, что наш страх перед перечисленными опасностями — голодом, болезнями, насилием, самой смертью — в значительной степени объясняется страданиями, которые их сопровождают. Если о самой смерти, понятой как небытие, можно не беспокоиться, то те страдания, с которыми связан процесс умирания, нас по-прежнему тревожат. Эпикур, конечно, понимал это; в конце концов, для него страдание — это единственное настоящее зло. Так что же он мог бы возразить.

Полагаю, он мог бы ответить двумя способами. Во-первых, сказать, как мы уже видели раньше, что физическая боль бывает двух типов: либо терпимая, либо непродолжительная. С длительной, но умеренной болью, хоть в ней и нет ничего приятного, можно справиться, и многие сносят ее без лишних жалоб. Сильная боль, считал Эпикур, обычно быстро проходит. Если она очень сильна и не прекращается, то, по всей вероятности, это признак скорой смерти, которая естественным образом положит конец боли. В любом случае, какими бы ни были наши страдания, они обычно уравновешиваются удовольствиями, которые мы испытываем в то же самое время, пусть мы и не всегда отдаем себе в них отчет.

Второй ответ мог бы заключаться в том, что, хотя телесные страдания — зло, они не идут ни в какое сравнение с душевной болью. Страх смерти может быть намного хуже, чем боль, причиняемая смертельной болезнью, сказал бы Эпикур, и это тем более справедливо сегодня, когда к нашим услугам все достижения паллиативной медицины. То же самое касается голода: опыт постящихся или соблюдающих диету доказывает, что люди легко справляются с этим ощущением, если оно непродолжительно, но страх того, что ты можешь оказаться неспособен прокормить себя в трудные времена, игнорировать гораздо сложнее. Телесные страдания преодолеть легко, душевные — гораздо труднее.

Аргументы Эпикура, доказывающие, что смерти бояться не стоит, повторяет Лукреций. Он тоже подчеркивает, что этот страх часто родится из неспособности понять, что в момент смерти нас уже не будет. Страдать мы можем, пока существуем, а смерть — это небытие. Он выразил это так:

Ясно, что нам ничего не может быть страшного
в смерти,
Что невозможно тому, кого нет, оказаться
несчастным,
Что для него все равно, хоть совсем бы на свет не
родиться.

Лукреций также отмечает, что людей совершенно не тревожит тот факт, что они так же не существовали до своего рождения. И действительно, на протяжении большей части истории нашей планеты — не говоря уже о вселенной — нас просто не было. И мы не просыпаемся в холодном поту от осознания этого. Лукреций писал, что раз так, то небытие вовсе не представляет для нас никакой проблемы. Если небытие до рождения нас не волнует, то зачем беспокоиться о небытии после смерти.

Одна из возможных причин, по которым мы больше озабочены небытием после смерти, заключается в том, что именно смерть лишает нас имеющейся жизни и всех возможностей, которые она дает. Из-за того, что меня не было на свете за год до моего рождения, я ничего не упустил, ведь, если бы я родился годом раньше, я был бы совершенно другим человеком. Но есть масса вещей, которые я мог бы сделать, если бы прожил на год дольше. Иными словами, если бы я принял аргумент Эпикура, что смерти не стоит страшиться, я бы все равно продолжал беспокоиться о том, сколько продлится моя жизнь. Возможно, у меня не будет проблем с абстрактным грядущим состоянием небытия, которое я даже не смогу испытать, но мысль о том, что я могу умереть через неделю, а не через тридцать — сорок лет, может сильно тревожить. Только подумайте обо всех этих «дополнительных» десятилетиях, полных новых радостей, ожидающих, чтобы ими насладились.

Эта проблема не ускользнула от внимания древних эпикурейцев. Мы находим рассуждения о ней в трактате Филодема «О смерти» — пространном сочинении в четырех книгах, обнаруженном среди папирусов Геркуланума. Важнее всего, утверждал Филодем, не продолжительность, а качество жизни. Есть множество примеров, когда долгую жизнь совсем не назовешь благословенной, скажем жизнь, полную несчастий. Представление о том, что долгая жизнь всегда лучше короткой, — чрезмерное упрощение. Чтобы предложить нечто более нюансированное, Филодем берет за основу мысль Эпикура о разных типах наслаждений. Как мы помним, цель заключается в том, чтобы достичь состояния статического наслаждения, например удовлетворения от отсутствия голода. Это полное и законченное наслаждение, его нельзя увеличить, добавляя новые активные удовольствия. Когда человек достиг такого состояния, ничто не может его улучшить — все настолько хорошо, насколько возможно. Длится оно пять минут или пятьдесят лет — не суть важно, поскольку мы наслаждаемся именно ощущением удовлетворенности в текущий момент. Поскольку речь идет о явлении качественном, а не количественном, продолжительность состояния не добавляет ничего к тому, как мы его ощущаем, — в том смысле, что ничто не сделает наши ощущения в текущий момент лучше, чем они уже есть. Если ты можешь достичь такого удовлетворения здесь и сейчас, твоя жизнь совершенна настолько, насколько это в принципе возможно, и неважно, как долго она продолжается. Филодем писал, что мы можем «извлечь из одного дня столько же выгоды, сколько могли бы получить от вечности».

Или, словами самого Эпикура, «безграничное время заключает в себе удовольствие, равное с ограниченным временем». Вместо того чтобы тратить душевные силы на беспокойство о том, что случится после смерти, как долго мы проживем или что можем упустить, эпикурейцы предлагают нам сосредоточиться на удовольствии от той жизни, которая у нас есть и которую мы проживаем в настоящий момент. Вспоминая знаменитые слова Горация, мы должны «ловить день» (carpe diem) и меньше тревожиться о том, что будет завтра. Но пусть последнее — особенно жизнеутверждающее — слово будет за самим Эпикуром.

Мы рождаемся один раз, а дважды родиться нельзя, но мы должны уже целую вечность не быть. Ты же, не будучи властен над завтрашним днем, откладываешь радость; а жизнь гибнет в откладывании, и каждый из нас умирает, не имея досуга.

Подготовил Сергей Михайлов
СамолётЪ