Гармония как осознанная необходимость. Исполняется 90 лет со дня рождения художника, для которого красота стала залогом свободы

Завтра, 21 мая, Льву Фёдоровичу Дьяконицыну исполнилось бы 90 лет, завтра, 21 мая 2021 года, 90 лет исполнилось бы и Валентине Фёдоровне Дьяконицыной, — моей маме и сестре-близняшке «дяди Лёвы». Так его называли в нашей семье, где он присутствовал незримо, но постоянно: своими книгами и письмами со смешными рисунками-подписью, изображавшим льва в очках, в конце, которые он присылал из Москвы в наш далёкий украинской городок. А ещё в разговорах между мамой и бабушкой Машей, которая была мамой и для дяди Лёвы.

Наша семья в общем родилась из осколка другой семьи, распавшейся в страшном для страны 1937 году. Трещина прошла по детям: строгая учительница Мария оставила себе девочку Валю, тихому бухгалтеру Фёдору достались два сына.

Я довольно хорошо знал, что было дальше с мамой и бабушкой, бежавшими от начавшейся войны в среднеазиатскую эвакуацию, а потом возвращавшимися вслед за наступавшими советскими войсками, чтобы наконец осесть в Донбассе.

Слушая рассказ об их жизни на маленькой станции под Архангельском, где отец много и тяжко работал, а братья — старший и младший — были предоставлены сами себе: учились в школе, ездили в архангельскую библиотеку, рисовали, я с удивлением обнаруживал какие-то удивительные рифмы и сближения со своей собственной жизнью. И мне тоже не довелось сблизиться со своим отцом так, как я, может быть, того хотел. И у меня была та дружба со старшим братом, которая только может быть у десятилетнего мальчишки, стремящегося во всём походить на того, кто кажется во сто крат умнее, сильнее, талантливее тебя...

Другое дело, что дяде Лёве, как я понимаю, было в суровые и голодные военные годы намного тяжелее, чем мне в моём детстве времён брежневского застоя. И для него, унаследованная от рано погибшего брата Славы любовь к книгам и рисованию стала не просто убежищем, в котором можно спрятаться от окружающего тебя горя, страха, беспросветной нищеты. С молодых ногтей, с тех самых, возможно, пор, когда юный Лёва перерисовывал солдаткам фотографии их мужей, переносил на плакаты станции Исааковки картинки из «Окон ТАСС», он понял, что сам процесс творчества может хоть немного улучшить жизнь вокруг тебя, а самого тебя сделать чуть более свободным в этой, в общем, несвободной стране.

И это знание, как мне кажется, манило и вело за собой Льва Фёдоровича Дьяконицына всю его долгую и беспокойную жизнь, которая вела его из Минска — в Москву, Душанбе, Пермь, Вологду, Ленинград и снова — в Москву. Тяга к искусству была настолько сильна, что всё время держала дядю Лёву в поле своего притяжения. Он уже стал искусствоведом, признанным авторитетом, учёным, ценителем чужого творчества, когда в зрелом возрасте больше не мог сопротивляться этому внутреннему влечению. Сначала взял в руки карандаш, а потом встал с кистью к мольберту. И всё оставшееся, отпущенное ему судьбой время, работал не покладая рук, навёрстывая упущенное, восстанавливая гармонию внутри себя, в своих отношениях с окружающим миром.

Это хорошо видно по его картинам, эскизам, наброскам, выполненным в совершенно особой, манере, которую ни с чем не спутаешь. Здесь глубокое знание жизни соединяется с не менее глубоким пониманием искусства, эрудицией, насмотренностью. И всё это удивительным образом переплавляется, выливаясь в особенный, неожиданный, понимающий, философский взгляд на мир.

Лев Фёдорович, для которого со временем творчество стало основным способом существования, признавался, что ему «нравится скорее сам процесс живописи, чем её результат», что он «готов без конца редактировать свои композиции».

Сегодня, накануне юбилея дяди Лёвы, мне кажется, что это ему удалось. Что ему вообще многое удалось в жизни. Что, красота, которой он жил, которой дышал, как воздухом, которая наконец поселилась в его работах, сделала наш мир хоть немного, но лучше.

Я рад за него. Я им горжусь. И только об одном жалею — о том, что узнал своего дядю по-настоящему так поздно. А ещё о том, что та зловещая рана-трещина, которая прошла по нашей стране и по нашей семье в далёком 37-м, затягивается только сейчас.

Юрий Антушевич
СамолётЪ