Субботние чтения. Два пейзажиста. В Москве показали два взгляда на русский пейзаж: еврейский и греческий

Обозреватель «Ведомостей» Ирина Мак, побывавшая на обоих мероприятиях, считает, что у Исаака Ильича Левитана (1860–1900), литовского еврея, перебравшегося в детстве с родителями в Москву и получившего при этом блестящее академическое образование, и у Архипа Ивановича Куинджи (1842(?)—1910) — грека родом из нищего мариупольского предместья, рано потерявшего родителей и в искусстве фактически самоучки, — общего больше, чем кажется.

Свои чужие

Оба были инородцами, о чем им всю жизнь не уставали напоминать — постоянно, иногда самые близкие люди.

Левитана, чьи отношения с Чеховым многократно описаны, дважды выселяли из Москвы как иудея. Второй раз — когда он был уже знаменитостью, и Третьяков покупал холсты, и очередь из заказчиков стояла. И только в 1899 г., за год до смерти, после визита в его мастерскую великокняжеской четы, он получил паспорт, позволявший ему легально жить в Москве.

Куинджи — вроде бы своему, православному, но чужаку — не прощали южный темперамент и нездешнюю изобретательность, независимость суждений, свойственную автодидактам, нежелание считаться с авторитетами, главным из которых Куинджи считал себя.

Обоим завидовали — в случае с Левитаном прежде всего известному успеху у женщин: история с чеховской «Попрыгуньей» многократно описана, но чем, как не низким чувством недовольства незаслуженной, как многим казалось, популярностью друга, можно объяснить этот сюжет.

А Куинджи был слишком успешен в карьере и богат, чтобы это всех устраивало. Выйдя в 1879 г. из Товарищества передвижников, он использовал как повод для демарша анонимную заметку в газете «Молва»: автор — как оказалось, это был барон Михаил Клодт, племянник знаменитого скульптора, — обвинял пейзажиста в страсти к дешевым эффектам и злоупотреблении особым освещением. Спорить тут можно только с «дешевым» — он действительно подогревал интерес, интригуя публику, устраивая показы неготовых картин в мастерской. Организуя демонстрацию «Лунной ночи на Днепре» (1880) — одной (!) картины — в темном зале, подсветив электрическим лучом. Сегодня его можно назвать первым концептуалистом, но тогда посчитали выскочкой.

Куинджи к тому же был богат. Ту самую «Лунную ночь» продал за 5000 руб. великому князю Константину Константиновичу. Существовал за счет сдачи внаем купленного им доходного дома на Васильевском острове (10-я линия, № 39). Будучи заслуженным профессором — хотя дважды не поступил в академию, не сдав общеобразовательные предметы, и окончил ее вольнослушателем, — в 1904 г. передал Академии художеств 100 000 руб. для выдачи ежегодных премий студентам. Он был слишком щедрым благотворителем, чтобы это могли оценить. Пожертвовал 11 700 руб. для премии по пейзажной живописи. Все состояние, в придачу к картинам и имению в Крыму, куда он возил на свои средства студентов на пленэры, пожертвовал созданному им Обществу художников им. Куинджи.

Оба были хороши собой, и пусть коренастый «мудрый грек» был не так обаятелен в женских глазах, как субтильный, болезненного вида Левитан, проникновенный южный взгляд, обаяние — все то, что принято называть лица необщим выраженьем, выделяло их даже в художественной среде.

Русское разное

И оба оказались в итоге ответственны за русский пейзаж — чистую натуру, без примесей анимализма и людей, им обоим казавшихся в самодостаточной природе лишними. Но в пейзаже их прельщало разное.

Один совершенствовал язык и технику, добиваясь прозрачности воды в «Ладоге», яркости солнечного пятна на траве в «Березовой роще» и, конечно, перламутровой ряби Днепра в «Лунной ночи», многократно, для разных заказчиков и ради собственных экспериментов, повторенной: есть своя (главная) и в Русском музее, и не одна в Третьяковке. И «Закатов» существует несколько — один в музее «Метрополитен». Монитор в экспозиции (ее куратор — Ольга Атрощенко), на котором «Лунная ночь на Днепре» буквально разъята на атомы, наглядно демонстрирует, как художник добился этого перламутра в воде, как — в фактуре луны, и публика внемлет, завороженная радостью узнавания. В последний раз они, возможно, видели это полотно в раннем школьном детстве, а волшебство все то же. Для Куинджи этот визуальный эффект — цель, тогда как для Левитана в лучшем случае средство, потому что суть его искусства в другом.

У него тоже много версий одних и тех же сюжетов, сделанных даже не с натуры: известно, что Левитан хорошо запоминал и бесконечно повторял в мастерской, добиваясь того надлома, той меланхолии и бесконечной печали, которая обнаруживается разве что у Чайковского. По ней мы определяем, что это Левитан.

Левитан как жанр дал повод устроить в Еврейском музее не просто его монографическую выставку, но соотнести его с кинематографом (идея принадлежит Екатерине Крыловой, куратор — Мария Насимова), а расхожая фраза киношников, обращенная к оператору, — «Сними мне Левитана!» — дала название книге, вышедшей к выставке под редакцией Киры Долининой и в дизайне Ирины Тархановой, придумавшей даже обложку, в которой условно совмещены живопись и кино.

Картины висят в затемненном зале, целенаправленно подсвеченные, не мешая демонстрации фильмов, кадры которых воспроизводят то самое «русское убогое», которое Левитан воспел, возвел в ранг высокого. Отбор фильмов мог быть жестче — хотя бы таким, как в книге, где эпоха жестко ограничена временем после оттепели и до конца застоя: Тарковский, Сокуров, Балаян, Кончаловский, Соловьев, Михалков. Эпоха, когда пейзаж в кино нес дополнительную смысловую нагрузку, когда вместо того, что нельзя было произнести вслух, «снимали Левитана». Даль, в которую всматривается героиня Тереховой в «Зеркале», лес в «Полетах во сне и наяву», в котором растворяется Янковский, — это же чистый Левитан.

«Это даже не романтика, не лирика, а болезненное всматривание, самокопание, — настаивает Кира Долинина. — Пейзажи Левитана — про него самого, про истошную тоску, про маленького человека в очень большом мире».

Куинджи не писал тоску, он, в терминологии Серова, писал «отрадное» — и не всегда в буквальном, географическом понимании, русское. А русский пейзаж в нашем нынешнем представлении — всегда Левитан.

Подготовил Сергей Михайлов
СамолётЪ