Певец погибших русских воинов. Выставка Верещагина в Третьяковской галерее стала настоящим культурным блокбастером

Первые впечатления от экспозиции, которая будет работать до середины лета — от обозревателя «Ведомостей» Ольги Кабановой...

«Ваша выставка в Москве открылась уже две недели тому назад, и толпа валит туда страшная», — писал художнику критик Владимир Стасов в 1874 г., когда Верещагину было 32 года. К концу жизни он был самым известным в мире русским художником, сделавшим 60 выставок в России, Европе и Америке.

Легко предположить, что зрителей, как и в прошлом, привлечет декоративность Верещагина, картины, где с любовью и этнографической точностью изображены пестрые лохмотья туркестанских дервишей, вызывающе желтые штаны богатого киргизского охотника, высоченные тюрбаны калмыцких женщин, воинственные усы башибузука, ужасающая худоба бомбейского факира, плоские зонтики японок и порочная миловидность бачи — мальчика для увеселений.

Такого Востока не могли видеть мало путешествовавшие современники Верещагина, его не видят и легко передвигающиеся по миру наши современники, нет уже такой натуральной экзотики.

Больше, чем художник

«Больше, чем художник» — так отозвался о Верещагине Иван Крамской, восхищавшийся его личными качествами — смелостью и прямотой. Таким художник был не только на войне. «Я буду всегда делать то и только то, что сам нахожу хорошим, и так, как сам нахожу это нужным», — писал Верещагин. Так он и делал, за что получал упреки в отсутствии патриотизма, ведь он изображал не победы, а гибель русских воинов, что считалось оскорбительным для русской армии. Не как все, а как считал нужным, он распоряжался и своими произведениями. Продавал их, как и писал, сериями. Выставки организовывал сам, эффектно их оформлял: картины вешал на красном бархате, расстилал перед ними восточные ковры, в залах звучала музыка. Шестидесятилетним Верещагин отправился на войну с Японией и погиб в 1904 г. на подорвавшемся на мине крейсере «Петропавловск».

Однако в истории русского искусства, как известно, Верещагина почитают не за декоративность, а за идейность. Серьезный русский художник второй полвины XIX в. не мог не только не ставить, но и не решать главных вопросов человеческого бытия. И первым важным нравственным решением Верещагина было писать только то, что он видел. Прежде всего войну. Свидетель и участник военных кампаний, человек незаурядной храбрости, он видел ад войны и приводил в шок современников ее изображением. Но что для людей позапрошлого века слишком, для нас, тренированных кинематографической кровищей, все та же декоративность.

Верещагин и Толстой

Верещагин относился к войне, как и Лев Толстой: оба видели в ней неизбежное и иррациональное зло. Они были современниками, но не встречались. Однажды Верещагину передали, что Толстой хотел бы его видеть, художник приехал на встречу, но автор «Войны и мира» накануне уехал в деревню. Верещагин разозлился и больше попыток знакомиться не делал.

В больших картинах «Торжествуют» или «Представляют трофеи» отрубленные головы русских солдат — сваленные горкой на ступенях дворца эмира или насаженные на кол на площади Регистан — не сразу заметишь среди роскошных халатов, резных колонн, небесной синевы и живописного фасада медресе Шир-Дор. В более поздних многонаселенных полотнах, уже не натурных, а исторических — «Казнь заговорщиков в России» и «Распятие на кресте у римлян» — тяжелые пятна падающего снега или круп лошади вовсе заслоняют смысл и трагедию происходящего. А серия, посвященная войне 1812 г. (Верещагина часто упрекали, что не пишет Россию, вот он в зрелом возрасте и решился), просто огорчает театральной искусственностью. Солнечный мир художнику удавался, морозный — нет.

Не пацифист

Некорректно оценивать Верещагина, исходя из сегодняшних представлений о добре и зле. Он не задавался вопросом, что русские войска делают в Туркестане или на Шипке, не был пацифистом и не идеализировал Восток, где видел проявления варварства, жестокость и дикость нравов.

В выставке «Василий Верещагин» приняли участие два десятка музеев и коллекционеры. Кроме картин, рисунков и фотографий там есть немало предметов: оружие, мундиры, восточные одежды, китайский фарфор, японский шелк. Верещагин был мастером оформлять свои выставки коллекционными предметами, коврами, вот только плазменных панелей у него не было. (Третьяковка также могла бы воздержаться от них в перенасыщенном пространстве залов.) Но все эти познавательные и развлекательные составляющие экспозиции кажутся необязательными и даже лишними.

Главное, ради чего и стоит идти на выставку, — это лучшие, сильные и хорошо известные вещи Верещагина. Невыносимо желтое поле солдатских трупов под похоронно свинцовым небом в мистической, хотя и написанной по памяти, душераздирающей картине «Побежденные. Панихида». Смертельно раненный, в дыму бегущий солдат, чей крик «Ой убили братцы!.. убили... ой смерть моя пришла!» написан на массивной золоченой раме, чтобы помнить вечно. Гора черепов и стая зловещих воронов в ужасающем «Апофеозе войны», посвященном автором «всем великим завоевателям, прошедшим, настоящим и будущим». Посвящение тоже написано на раме, Верещагин практиковал такие надписи, словно не был уверен, что его без них поймут правильно".

СамолётЪ