Время первых. В канун очередного Дня космонавтики не стало ещё одного представителя славной когорты советских первооткрывателей космоса

Георгий Гречко был зачислен в отряд космонавтов в 1968-м; он совершил три космических полета. Его вторая экспедиция на орбитальной станции «Салют-6» в 1977–1978 годах оказалась рекордной по времени: Гречко и Юрий Романенко пробыли в космосе 96 суток и 10 часов. «В космосе во время полета с Романенко мы установили то ли 15, то ли 16 мировых рекордов. Прошло почти 30 лет, а я так до сих пор и не поинтересовался, что это были за рекорды. Меня совершенно не интересуют эти титулы», — говорил сам космонавт в середине нулевых.

8 лет назад практически в это же время редактору «Русского Мира» благодаря содействию известного череповецкого предпринимателя Валерия Игнатова удалось познакомиться с Георгием Михайловичем. И слабое эхо этого знакомства с удивительным человеком стало основой опубликованного той весной очерка, который мы опять хотим предложить внимаю наших читателей...

Космонавт и Время

И дивному вера есть, коль вершитель — Бог
Пиндар, эпический поэт Эллады

А с кем еще говорить о такой очень непростой субстанции, как не с человеком, который, во-первых, прожил большую, чрезвычайно насыщенную событиями жизнь, а, во-вторых, трижды побывал там, куда добирались считанные представители нашей земной цивилизации. Про таких, как Георгий Гречко, говорят «он Бога видел». Бога Георгий Михайлович, по его собственным словам, не видел (как, впрочем, и инопланетян). Но в Бога верит, несмотря на то, что космонавт и доктор наук. И до сих пор продолжает искать на Земле следы внеземных цивилизаций...

Мальчишки моего поколения вовсю играли в космонавтов. Мы «стартовали», «осуществляли стыковку» и «выходили в открытый космос» — с большим увлечением делали все то, что подробно показывалось в специальных выпусках теленовостей. Время было такое — время большого энтузиазма, сопровождавшего первые шаги страны в освоении космического пространства. Сегодня все не так. Полеты на орбиту пилотируемых кораблей, а тем более «грузовиков» стали явлением обыденным. Сообщения о них теперь ограничиваются короткой информационной строкой, мимолетной телекартинкой, если, конечно, там, вверху, не происходит чего-то экстраординарного или забавного (вроде сумки с инструментами, потерянной недавно американской астронавткой). И у сегодняшних пацанов, похоже, совсем другие игры.

А наша память осталась с нами. И любой повод прикоснуться к тому, что когда-то было так дорого, пробуждает в душе прежний энтузиазм. Конечно же, я не мог упустить возможность встретиться и поговорить с Георгием Гречко, космонавтом № 34, дважды Героем Советского Союза, трижды летавшем на орбиту.

Нашу встречу организовал известный череповецкий предприниматель Валерий Игнатов, которого с Гречко связывает давняя дружба и общее увлечение — поиск нетривиальных ответов на исторические загадки, веками волнующие воображение человечества.

Эхо Взрыва

И вот мы сидим на уютной веранде московской квартиры Георгия Михайловича. В двух шагах — ВДНХ со знаменитой стелой, изображающей запуск первой космической ракеты. За стеклом слегка запущенный осенний сад. На столе ароматный кофе, собственноручно сваренный хозяином по особому рецепту. В душе — предвкушение неторопливого разговора с интересным собеседником. Своими первыми неуклюжими вопросами пытаюсь навести его на рассказ о самом начале, о пробуждении того, так любимого Георгием Михайловичем «духа пионерства», который по его же собственным словам неудержимо «зовет дальше, выше, глубже».

— Наверное, это началось в 1947 году, — говорит Георгий Гречко, — когда появился рассказ «Взрыв» писателя Казанцева. Он выдвинул гипотезу о том, что Тунгусский метеорит был межпланетным кораблем, летевшим на Землю. Ария Штернфельд, известный исследователь того, что в свое время называлось «межпланетными полетами», рассчита: на Землю летели не прямо с Марса, а сначала на Венеру и только потом — на Землю. Так вот, оптимальная дата такого прилета — это, по-моему, 31 июня 1908 года — является датой падения Тунгусского метеорита. Мы ведь тоже так летели к комете Галлея: сначала до Венеры, а потом воспользовались ее гравитационным полем, которое и добросило нас до кометы. Это называется пертурбационный маневр. Есть и другое объяснение загадки Тунгусского метеорита, которое, например, больше нравится питерскому исследователю Валерию Уварову: взрыв в сибирской тайге стал результатом попадания метеорита в палеовулкан. То ли случайное совпадение метеорита с вулканом, то ли кто-то специально стреляет из космоса по вулканам, — смеется мой собеседник, — и вызывает извержения. Я к чему клоню — это все интересно. Нам с Валерой Игнатовым не интересно читать в гламурном журнале о том, кто с кем живет, кому изменяет. Нас интересуют такие вот основательные загадки, загадки даже не веков, а тысячелетий.

Георгий Михайлович Гречко (родился 25 мая 1931) — советский космонавт.

Родился в Ленинграде. В 1955 году закончил Ленинградский Военно-Механический институт, работал в КБ Королева (впоследствии НПО «Энергия»). В 1966 году был зачислен в отряд космонавтов. С 1975 по 1985 год совершил три космических полета. Дважды Герой Советского Союза.

— Мне рассказывали, что вы трижды побывали на месте Тунгусского взрыва.

— По настоящему я работал там в 1960-м году. Работа была трудная, зато ты там формировался как человек. Я шел туда мальчиком, студентом, а стал искателем, мужчиной.

— Правда, что сам Королев интересовался этой вашей работой?

Мы заинтересовали его. Немножко нечестно, но заинтересовали. Загадка существует, загадка мирового значения. Поэтому заинтересовать Королева — стратегия, по большому счету, честная. А нечестность в том, что мы использовали отчет Золотова, который, конечно, на наш взгляд, был несерьезным. Он там пробыл всего около двух дней, совсем недолго, но написал отчет на 300 страниц, где «доказал», что это был атомный взрыв. И мы принесли этот отчет Королеву, понимая, что 300 страниц он читать не будет. А в предисловии и заключении говорилось о космическом корабле. Это помогло. Королев даже денег дал из своего фонда материальной помощи, их как раз хватило на самолет туда и обратно. На обратном пути в Красноярске я позвонил Королеву по спецсвязи из КГБ (признаюсь, находиться в этом учреждении было непривычно, даже страшновато). Сказал, что мы взяли 7000 проб, получили радиоактивную золу, изучили падение деревьев... Он вежливо выслушал, потом спросил: «А кусок корабля нашли?». Вот вам Королев и Тунгусский метеорит в таком телеграфном стиле.

Гиперборея и «космодранцы»

— Насколько я понимаю, с тех пор страсть к разгадыванию тайн в вас не угасла, просто изменились направления и объекты поисков?

— Меня всегда интересовали межпланетные полеты. Еще с детства, со школы. Потом я стал профессионалом в этой области. Я встречался с Эрихом фон Дэникеном, который утверждал, что различные мегалитические сооружения (пирамиды, Стоунхендж, гигантские фигуры острова Пасхи) построили астронавты прошлого — «палеоастронавты». Я член Общества палеоастронавтов. У меня есть золотой «самолетик», очень похожий на «шаттл», найденный в тысячелетних слоях — косвенное доказательство, что летали. Я и пирамидами заинтересовался, когда исследования показали, что в них есть специальные каналы, ориентированные на Сириус. Звезды для меня это близко. Я заинтересовался пирамидами — зачем их строителям звезды? Тогда-то мы встретились у пирамид с Валерой Игнатовым. Уже вместе мы познакомились по переписке с Захарием Ситчиным, который тоже издал много книг о том, что мы, как «homo sapiens», появились благодаря пришельцам. Это тоже интересно. То есть нас как-то тянет к таким фундаментальным, научным (или, может быть, как считают другие — антинаучным) проявлениям.

— И к НЛО тоже?

— У меня особое отношение к летающим тарелкам. Тарелки меня интересовали. Я был знаком с Зигелем, честным исследователем того, что там, в небе летает. Встречался с Ажажей, на которого Зигель жаловался за то, что он искажает факты и «дискредитирует серьезную проблему НЛО». Я интересовался НЛО, пока не сообразил, что первые НЛО тоже, кажется, появились в 1947-м. Предмет, который изучают 60 лет и ничего толком о нем не узнали. Я так прикинул — мне не так много осталось, чтобы тратить это время на поиски чего-то непонятного... И я бросил это дело. Но, когда Ситчин написал, что он с промежутком в 20 лет сфотографировал сидящую на Синайском полуострове тарелку,- это уже другое дело. Мы с Валерой нашли это место. Холм красивый, ровный, с многими слоями. Действительно очень похоже на тарелку. Я интересуюсь такими, пока что косвенными доказательствами межпланетных прилетов, которые можно потрогать, но мечтаю о другом. Пока мы с Валерой тарелку не найдем, не пощупаем, не постучимся в дверцу, а то и познакомимся с теми, кто там сидит, я в НЛО не поверю. Сейчас вот нашим направлением является Гиперборея. Во многих письменных источниках, очень древних есть упоминание об этой загадочной стране.

Говорят, что некогда существовала большая земля, расположенная на в районе нынешнего Северного полюса и Северного Ледовитого океана — прародина единого человечества, одного языка, праматерь Культуры. Спасаясь от всемирного катаклизма, уцелевшие её обитатели расселились по различным материкам и островам Земли, образовав различные народы и языки... Эту Единую страну эллины называли Гиперборей, то есть «расположенную за северным ветром Бореем». Косвенным свидетельством в пользу существования в северных широтах древней высокоразвитой цивилизации могут служить находящиеся повсюду мощные каменные сооружения и другие мегалитические памятники.

Ее ищут в Баренцевом море, на Кольском полуострове. Я то же был на Кольском полуострове. Есть там Сейдозеро — «святое озеро». Никаких там «несси» мы не нашли, но на берегах есть странные вещи. В одном месте берег обуглен, как будто там был какой-то взрыв (может быть, атомный). В другом месте — «танцующий шаман» — то ли игра природы, то ли искусственное создание. А в третьем — удивительная выемка, словно громадной чашкой взяли и вырезали кусок берега. Но там, к сожалению, мы разгадки не нашли. Наш друг Валера Уваров из Ленинграда, очень интересный исследователь, утверждает, что Гиперборея находится в Гренландии. Очень интересно он посчитал. Вот Валера Игнатов был возле горы Кайлас. Еще одна точка — пирамида Хеопса. Если провести воображаемые перпендикуляры от их граней, то точка пересечения будет находиться где-то в Гренландии. Конечно, как математик, баллистик, я понимаю, что расстояния очень большие и это трудное целеуказание. Но удалось же нам найти «тарелку» Ситчина с помощью снимков из космоса (я их заказал, а Валера — спонсировал). Вот и сейчас мы ждем новых снимков предполагаемой точки в Гренландии. Если что-то интересное найдем, то поймем, куда надо идти. Во всяком случае, в науке отрицательный результат — тоже результат. Одна гипотеза отпадает, а еще десятки остаются. Слава богу, нам пока хватает сил и времени, чтобы какой-то свой маленький вклад в эти вопросы вносить.

— Не могу не спросить: то, чем вы занимаетесь, в какой-то степени попытка дать ответ на вопрос: откуда пошла наша цивилизация? Вопрос на самом деле увлекательный. Но почему этим занимаются энтузиасты, а не целые научные институты?

— На ваш вопрос нам трудно ответить. Мы не президенты академии наук, не президенты России и не генеральные секретари ООН. Но, смотрите, когда у нас был Комитет по метеоритике, все равно был энтузиаст Кулик, который от этого комитета искал метеорит. Потом на несчастье Тунгусскому рядом упал другой метеорит — Сихотэ-алинский. И комитет перестал изучать Тунгусский феномен по-настоящему. А мы, любители, «космодранцы», как мы еще себя называли, считали, что следы пропадают. Знаете эту историю о человеке, который ночью искал деньги под фонарем, потому что там светло. Они ищут там, где светло. А мы — там, где, может быть, тьма историческая, где туман загадки.

«Опиум для народа»

Делаем паузу и Гречко уходит варить кофе. Мы с Игнатовым рассматриваем древесные спилы, привезенные хозяином с места падения Тунгусского метеорита. На веранду выходит жена космонавта Людмила. Рассказывает моему спутнику о том, как безуспешно пытается умерить активность Георгия Михайловича в его поездках по стране и миру — все-таки годы и здоровье уже не то. О том, как редеют ряды космических первопроходцев — от команды испытателей «Бурана» уже почти никого не осталось. Вздыхает: сейчас не самые лучшие времена для инженеров и ученых, для русских интеллигентов вообще...

Георгий Михайлович возвращается, и я под впечатлением от услышанного по инерции задаю ему, возможно, не самый деликатный вопрос:

— Как вы к религии относитесь?

— Я верующий. Хоть я и космонавт, и доктор наук. Недавно ученые подписали письмо против религии. Я в ответ написал, что нельзя этого делать. И вообще, нельзя сталкивать науку с религией. Потому что религия в душе, а наука — в мозгу. Это все равно, как поезд, идущий из Москвы в Европу, не может столкнуться с поездом, идущим из Москвы на Восток. Не надо ученым бороться с религией, все-таки религия стоит за мораль. А наука, если она моральна, помогает людям, А, если она аморальна, она их убивает. Причем не по одному, а миллионами. Я даже награжден религиозным орденом Даниила Московского. Значит, что-то я для нашей православной религии тоже сделал...

— Сейчас в прессе обсуждается идея запустить в Англии автобусы с надписью: «Возможно, бога нет. Так что расслабьтесь и получайте удовольствие». Инициатива английских атеистов. Говорят, что это такая реакция на финансовый кризис. Попытка поддержать тех, кому зацепиться больше не за что...

— Зачем же у людей отнимать последнюю надежду? Вот во время войны все были верующие. Я был под бомбежкой, под ружейным, артиллерийским обстрелом. Игрушками моих сверстников были взрывчатые вещества, и раз в месяц кому-то из моих друзей выбивало глаза, отрывало руку, кого-то убивало. И вот тогда все верили в Бога. Потому что другой защиты от войны нет. Зачем у людей отнимать защиту? Есть известное выражение «религия — опиум для народа». Опиум не в смысле отрава. Мы забыли, но опиум же был и лекарством. В этом смысле религия давала облегчение народу российскому. Другой надежды не было. Зачем ее отнимать? Это неправильно, это аморально, это жестоко.

Загадочное время

— Мы вот с Валерием Михайловичем без вас разговаривали о такой категории, как время. Что о нем думаете вы — человек, который уже прожил большую жизнь?

— Я извиняюсь, — лицо Гречко опять озаряется его знаменитой, неподражаемой улыбкой, — но я все еще пока проживаю свою жизнь.

— Это вы меня извините за бестактность. И все-таки, что вы думаете о движении времени, какие чувства у вас вызывает сегодняшний день?

— На время нельзя списывать то, что происходит в стране. Время нейтрально. Жизнь идет сама по себе, а время — само по себе. Жизнь определяют, в частности, те, кто руководят странами. Вот они, а не время, влияют на нашу жизнь. Иногда не в лучшую сторону. А, что касается времени, то у вас скрепки нет? Я бы вам сказал что-то о времени. Оно не такое простое.

Приносят большую канцелярскую скрепку, космонавт берет ее в руки и начинает свой рассказ:

— Оглядываясь на пятьдесят лет назад, могу сказать, что практически ничего не сбылось из того, что предсказывали футурологи. Будущее стало другим. Но я вот, что решил для себя. Рано или поздно человечество может само себя не уничтожить, или нас уничтожат оттуда, с неба за то, что мы не бережем Землю. Говорят, что мы — пятая по счету цивилизация. Но если выживем, нашим главным достижением будет (лет через сто вы меня проверьте) победа над пространством. Мы научимся перемещаться в пространстве почти мгновенно. А еще через сотню-другую лет мы победим время. Научимся перемещаться во времени вперед и назад. Это была одна точка зрения на время. А теперь другая. Вот скрепка. Кстати, где-то прочитал, что такая кривая называется «кохлехоидой». Вот если бы я сейчас распрямил эту скрепку, тогда это у меня была бы некая нулевая точка, а это — конечная. То есть это была бы прямая. А теперь я ее сворачиваю обратно, и время опять бежит из нулевой точки в конечную, но не по прямой, а по кохлехоиде. Казалось бы, какая разница? А разница интересная. В отличие от прямой, где прошлое, настоящее и будущее удалены друг от друга, здесь, в этой точке кохлехоиды, они сближаются. И тогда достаточно какого-то всплеска, мутации, резкого события, чтобы из прошлого можно было попасть в настоящее, из настоящего в прошлое, в будущее и наоборот. С этой точки зрения, что такое «снежный человек»? Это человек, который проваливается к нам из прошлого. Что такое «летающая тарелка»? Это нечто, проваливающееся к нам из будущего. Есть еще и субъективное восприятие времени, когда кажется, что оно течет по-разному для тех, кто участвует в событии и для тех, кто за ним наблюдает. На самом деле время равномерно, мы воспринимаем его по-разному в зависимости оттого, что происходит. Когда в космосе занимаешься влажной уборкой, а жены нет, домработницы нет, день тянется ужасно долго. А когда занимаешься чем-то интересным, думаешь: как быстро пролетело время!

В одном из недавних своих интервью Георгий Гречко дал себе такое определение: «Бывший космонавт, бывший ученый, но все еще человек». А мне все-таки кажется, что это не совсем так. Я бы сказал, перефразируя героя Михалкова из его последнего фильма: «Русский космонавт бывшим не бывает».

Послесловие

Увы, но выражение «Время первых», которое стало названием только что вышедшего на экраны кинофильма и этой публикации, сегодня прочитывается не так, как оно формулировалось в оттепельные 60-е годы прошлого века. Сегодня это время ухода этого большого отряда людей, принесших славу уже несуществующей стране, из жизни — в историю.

И, судя по тому, как воспринимает премьеру кинематографического «Времени первых» критика (о реакции зрителей, наверное, можно будет судить чуть позже), совсем неочевидно, что этот переход из реального бытия в область памяти потомков будет простым и бесконфликтным.

Прежде всего кинокритики (оказавшиеся, кстати сказать, единственными, кто отрефлексировал ситуацию), отмечают невольно напрашивающееся сравнение «Времени первых» с «Гравитацией» Альфонсо Куарона, которое оказывается не в пользу российской картины.

Фильм мексиканского режиссёра, по мнению многих авторов, имеет преимущество не просто перед российской кинолентой, но и перед реальной историей Леонова-Беляева. При том, что парадоксальным образом именно эта история, произведшая неизгладимое впечатление на Куарона в его далёком мексиканском детстве, послужила толчком к рождению замысла голливудской «Гравитации».

Российский кино-космос проигрывает кино-космосу американскому не в области исторических приоритетов, а в сфере смыслов и интерпретаций.

«Время первых» — это честный и талантливый рассказ о времени советской утопии и рождённых ею романтиках, стремящихся покорить ещё и космос.

А «Гравитация» и «Марсианин» — это картины о нашем времени, когда не то, что утопия, но всякая романтика (кроме той, что связана с картонными сердечками на День святого Валентина) — умерли.

Остались лишь разочарование и страх перед мертвящей безжизненностью огромного космоса, окружающего такую маленькую Землю. Страх, который может преодолеть только крутой замес прагматизма пополам с неутолимыми амбициями и большими инвестициями, как это происходит с космической программой неутомимого авантюриста Илона Маска.

Юрий Антушевич
«РМ» — СамолётЪ