Декоммунизация по-коммунистически

Сегодня в медиапространство соседнего госудрства не попадают целые сегменты академического знания. Голос истории как науки, которая наряду с другими гуманитарными науками, дает возможность разобраться в сути проблемы, максимально приглушен и искажен. Зато громогласно звучит алармистская идеология под ярлыком «национальной памяти». Наверное, для того, чтобы хоть как-то соблюсти приличия, в целом проправительственный ресурс «Украинская правда. Жизнь» пригласила к разговору Георгия Касьянова, доктора исторических наук, профессора, заведующего отделом новейшей истории и политики Института истории Национальной Академии наук Украины. Специализация ученого — история Украины XX века.

Касьянов является автором многочисленных исследований и книг, в том числе про наиболее трагические явления в украинской истории — про украинских диссидентов «Несогласные: украинская интеллигенция в русле сопротивления 1960-1980 годов», национализм «Теории нации и национализма», Голодомор — «Danse macabre: голод 1932-1933 годов в политике, массовом сознании и историографии».

Темой беседы Георгия Касьянова с Аксиньей Куриной стал крайне противоречивый процесс декоммунизации.

Де-факто, империи были инкубаторами наций

— Чем для вас, историка, является процесс декоммунизации?

— Этот процесс уже имеет историю: это история Центрально-Восточной Европы, Балкан и стран Балтии, у которых то, что мы называем «декоммунизацией», происходило с начала 1990-х годов.

Обычно этот процесс включал открытие архивов спецслужб, в некоторых странах — люстрацию, топографические переименования, пересмотр истории с акцентом на том, что коммунизм был неестественным явлением для восточноевропейских наций. И, как правило, это переписывание истории с изображением коммунистического периода как общего коллективного страдания.

В любом случае, этот процесс продолжается во многих из этих стран, и мы сейчас активно включились в него.

Как историк я отношусь к декоммунизации, как к историческому факту.

Как гражданин я считаю, что в этом процессе делается очень много ошибок, что он происходит в условиях отсутствия общественного консенсуса, во многом является навязанным обществу одной политической группой.

Способы осуществления декоммунизации, на мой взгляд, слишком напоминают коммунистические практики.

— Почему не «десоветизация»? Разве был коммунизм в Советском Союзе?

— Конечно, «декоммунизация» — это сужение того, что происходит. Повестка дня намного шире.

Во-первых, это «десоветизация». Во-вторых, очевиден антироссийский компонент, поскольку «декоммизаторы» считают, что коммунизм и советская власть — это импортный продукт от северного соседа.

Также речь идет об имперском наследии, о чем нам сигнализирует история с Кировоградом и, в определенной степени, с Днепропетровском. Сейчас мы пребываем в состоянии военного конфликта с Россией, и все, что с ней связано, вписывается в нарратив украинской нации-жертвы империи — царской или советской.

— Была ли Украина жертвой советской империи?

— Украина была одним из строителей этой советской империи, так же, как и царской империи.

Есть даже книжка Дэвида Сондерса «The Ukrainian Impact on Russian Culture» про то, как выходцы с территорий, которые мы сейчас называем Украиной, в 18 столетии строили Российскую империю.

Мы имеем дело с так называемым постколониальным синдромом, когда находят себе такого цивилизационного Иного, который несет историческую ответственность за сложности современного состояния. Современные неурядицы объясняют утратами в прошлом, которые возникли вследствие «имперской политики».

Это стандартный набор постколониальной риторики.

Но если поставить вопрос, где возник украинский дух — мы увидим, что он возникал в университетах, научных и просветительских обществах, общественных учреждениях (например, земствах), которые создавались империей.

То есть, де-факто, империи были инкубаторами нации. Они, с одной стороны, выполняли определенные ассимиляторские функции, с другого — создавали инфраструктуры, в которых рождались национальные движения. Понятно, не с целью создания наций, а наоборот. Тем не менее, цель и результат могут не сходиться...

Определенная часть политиков, общественных деятелей настаивают на том, что Украина больше всего вытерпела от Советского Союза.

Это чисто идеологический словарь, и если он переносится в профессиональное историописание, то история в этом случае перестает быть наукой, вместо этого становится частью идеологического обслуживания политической элиты, которая в данный момент находится при власти.

— Почему вопросы, которые должны были бы исследоваться в академической среде, рассматривают политики в Верховной Раде?

— Профессиональные историки этим занимаются, они про это пишут. Но вы знаете, что аудитория профессионального историка — это профессиональный круг и в лучшем случае студенты.

Аудитория ВР или правительства, частью которого является Украинский институт национальной памяти, — вся страна.

Если мы возьмем историю с четырьмя мемориальными законами, которые одобрили 9 апреля 2015 года, мы увидим такую динамику.

Небольшая группа людей, среди которых есть и те, кто считает себя учеными-историками, подготовили четыре проекта законов весьма сомнительного юридического качества, пролоббировала эти законы через Верховную Раду. Политики, которые это поддержали, депутаты, которые одобряли эти законы, вряд ли вообще их читали.

Два из этих закона направлены на вытеснение советского ностальгического нарратива памяти, символов этого нарратива из общественного пространства и его замещения нарративом националистическим.

Наиболее свежий и наиболее символичный пример: в Киеве предлагают проспект Ватутина переименовать в проспект Шухевича, а Московский проспект в проспект Бандеры.

Эта логика «меняем минус на плюс», радикально идеологизирована и довольно большевистская: навязывание мысли всему обществу.

Люди, которые являются инициаторами декоммунизации, своими действиями очень напоминают комсомольских активистов

— Год тому назад было написано письмо иностранных историков-украинистов, выступили против этих законопроектов. По какой причине этого не сделало сообщество украинских историков? Были отдельные критические комментарии, но общего заявления не было.

— Это было письмо к Порошенко, Гройсману и Яценюку.

Собственно, речь шла о том, чтобы Порошенко не подписывал два закона: один про чествование памяти участников освободительных движений, национально-освободительной борьбы, и второй — о запрете коммунистической символики.

Я не знаю историю создания этого письма. Могу только сказать, что есть украинские ученые, которые подписали это письмо.

Но вы спрашиваете про сообщество — а есть ли это сообщество?..

Украинские историки-ученые институционально не организованы в профессиональное сообщество, которое имело бы единую общественную позицию. Например, есть движение французских историков, который начался в 2005 году как раз по поводу принятия мемориальных законов во Франции.

У нас есть Национальный комитет историков. Он — как снежный человек. Про него слышали, но никто не видел, не знает про его деятельность.

У нас есть профессиональные секторные сообщества, журналы, вокруг которых объединяются определенные группы историков. Но некоторые специалисты-историки просто не хотят встревать в политику, иногда даже есть отвращение от занятия такими вещами.

Честно говоря, у меня это письмо тоже не вызвало большого энтузиазма.

Если речь о том, чтобы как-то противостоять этому процессу, то нужно его постоянно критиковать, писать статьи, выражать свою позицию. Подписали письмо, выпустили пар — и все. Кто теперь про него помнит?

А тем временем процесс идет.

Теперь про законы.

Их критиковали не только историки, их критиковала Венецианская комиссия, которая совершенно четко указала на то, что, во-первых, наказания, предусмотренные за определенные действия, жесткие, просто неадекватные; во-вторых, что они так или иначе, прямо или опосредовано могут фактически ограничить историков, и не только профессиональных историков — а вообще свободу слова.

В декабре 2015 года, когда пришли рекомендации Венецианской комиссии, представители Украинского института национальной памяти пообещали, что они доработают законы.

Уже май, законам исполнился год, а известий о их изменении нет. Может быть, что-то и происходит, только мы этого не знаем.

Но уже сейчас согласно этим законам любое критическое высказывание, допустим, про Бандеру в публичном пространстве чревато наказанием. Я, например, не считаю Бандеру общенациональным символом, выдающимся деятелем, способным вызвать уважение всех граждан. Если я эту мысль выражаю публично, я уже bad boy не только для тех, кто сделал из Бендеры икону, а вообще по закону.

— Зачем нужен Институт национальной памяти, если есть Институт истории НАНУ, который занимается исследованиями?

— Институт национальной памяти — не исследовательское учреждение, это правительственный орган, который должен осуществлять так называемую историческую политику. Когда Ющенко подписывал указ о его создании, он копировал польский опыт, который, как видим сейчас, не во всем образцовый... Я не уверен, что Институт национальной памяти вообще нужен обществу. Если говорить о его роли в обществе, про то, что он делает, могу сказать однозначно, сейчас он создает проблемы, с которыми нам придется иметь дело в будущем.

Основная идеология того, что он делает — навязывание обществу определенного нарратива памяти. То есть фактически идет речь об идеологической унификации — полностью как в Советском Союзе. А люди, которые являются инициаторами декоммунизации, своими действиями напоминают комсомольских активистов. Если Институт национальной памяти хочет свести Украину до определенных идеологических стандартов, то, очевидно, это будет проблемой в будущем для всей страны, которая не вся потерпит «единственно правильное учение».

— Каким должно было бы быть отношение к советскому прошлому? Достаточно ли этот опыт осмыслен и отработан?

— Волна негатива по поводу советского прошлого прошла еще в 1990-е годы. Кое-кто, в том числе и профессиональные историки, считает, что из-за того, что мы своевременно не десоветизировались, не провели люстрацию, а советские элиты перекрасились в национальные — случился весь этот «дерибан», экономический и политический«. В этих построениях есть мысль про то, что советский период — это сплошной негатив, перерыв в «естественном» развитии. Однако страна, которая в 1991 году стала называться Украина, возникла в пределах Украинской Советской Социалистической Республики. Это исторический факт. Очевидно, что в Советском Союзе Украина окончательно сложилась территориально, превратилась в индустриальную державу с поголовной грамотностью. Другое дело — какой ценой. Но были созданы мощная индустрия, передовая школьная система. Украина до сих пор использует промышленный, кадровый, интеллектуальный потенциал, который был создан Советским Союзом.

Собственно, за последние 25 лет в основных промышленных отраслях, которые до сих пор держат нас в круге развитых индустриальных стран, почти ничего нового не создано.

Зато борцы с трухлявым коммунистическим прошлым громко долбят гранитный неликвид, создавая шум, за которым не слышно, как вполне конкретные люди и группы «дербанят» остатки прежней «общенародной собственности», имитируют реформы и евроинтегрируют свои состояния.

Перевод Сергей Авдеев
«РМ»