«Русский ум разбойничий» или почему «Кант — наш!». Нужна ли России философия?

Своеобразная «дискуссия» по поводу некогда «фашиствовавшего» Ивана Ильина на минувшей неделе была дополнена раздельным празднованием 300-летия Иммануила Канта: одно празднование прошло в российском Калининграде, второе — ещё пройдёт в сентябре в германском Бонне...

Нечто похожее происходило в СССР — в 1974 году в государстве победившего социализма тоже праздновали (и тоже — в Калининграде) «свой собственный» 250-летний юбилей, локализовав его в рамках одного отдельно взятого города. Но без участия германского Кантовского общества.

Правда, тогда всё-таки не было такого высокого градуса противостояния России и Запада, СССР активно сотрудничал со многими международными структурами, включая ЮНЕСКО, объявившее 1974 год годом Канта.

Не отдадим Канта Шольцу!

Сейчас уже совсем не то. Россия и Запад вновь по разные стороны «баррикад», а Кант, становится в этой «необъявленной войне» «трофеем». Буквально так назвал великого немецкого философа губернатор Калининградской области Антон Алиханов. Тот самый Алиханов, который ещё в феврале этого года утверждал, что немецкий философ «имеет прямое отношение к военному конфликту на Украине», поскольку его философия лишена Бога и высших ценностей и способствовала поэтому становлению германского милитаризма.

На юбилейном конгрессе любитель народных косовороток Алиханов смягчил риторику, заявив, что в условиях «мощнейшей когнитивной войны» стоит задача отнять Канта у западного противника, который пытается «прикрыться кантовским наследием». Алиханов не объяснил, зачем самой современной России это наследие, тем более что, по словам Алиханова, оно нуждается в масштабной ревизии, «исходя из нынешних задач, которые стоят перед нашей историей, перед нашим мышлением». Что бы это ни значило.

Похоже, Кант «с наследием» нужен отечественному начальству из соображений приобретательства — «чтобы было». Владимир Путин направил конгрессу приветствие, в котором Кант был назван «блестящим, уникальным мыслителем», а его работы «настоящим прорывом для своего времени, бесценным вкладом в развитие научной мысли, культуры, просветительства». Как такое можно отдать какому-нибудь Шольцу?

«Польза философии не доказана, а вред от неё возможен».

Нет, всё-таки в просвещённое время мы с вами живём, плодя разнообразные сущности и усложняя самим себе жизнь. Предки, вероятно, были куда проще, прагматичнее и решительнее. Вот, к примеру, государь Николай I во время последней «мрачной семилетки» своего правления (а в России, похоже, нередко долгое правление заканчивается такой семилеткой) взял, да и запретил в 1850-м году в стране любую философию вообще.

Погрому подверглись все факультеты и кафедры в университетах. Цензор, профессор Санкт-Петербургского университета Александр Васильевич Никитенко записал в своём дневнике фразу, ставшую крылатой, произнесённую министром Ширинским-Шихматовым в беседе с профессором Адамом Андреевичем Фишером, занимавшим кафедру философии в Санкт-Петербургском университете до 1850 года.

Тогда же цензор Никитенко ещё записал в дневнике: «Общество быстро погружается в варварство: спасай, кто может, свою душу! Говорят о шпионстве. Цензор Ахматов остановил печатание арифметики, потому что между цифрами какой-то задачи помещен ряд точек. Он подозревает здесь какой-то умысел составителя арифметики».

Самое же интересное в том, что единственная кафедра философии Российской империи была сохранена в одном университете — в немецком университете в Дерпте (Тарту) (преподавание здесь велось на немецком языке до 1892 года). И это объяснялось тем, что, как говорил упомянутый Ширинский-Шихматов, «русский ум разбойничий, а немецкий — упорядоченный, а потому немец может заниматься философией».

Позднее консерваторы говорили о правоте начальника — дескать, как только снова разрешили философию, русские скорее побежали изучать только радикалов — Маркса и анархистов.

«Видно, наука и впрямь дело немецкое, а не наше»

Кстати, тот же Никитенко оставил в воспоминаниях примеры и других гонений не только на философию, но и на другие интеллектуальные основы страны, предпринимаемые тогдашним скучающим начальством, охваченным страхом госпереворота, инспирируемого Западом. Вот лишь несколько записей Никитенко за 1847–1848 годы:

«Возвратился из цензурного заседания. Спорил с попечителем, который объявил, что «надо совсем вывести романы в России, чтобы никто не читал романов».

«Цель и значение этого комитета (Бутурлинского комитета, некого аналога нынешнего Совбеза. — СамолётЪ) были облечены таинственностью, и оттого он казался ещё страшнее. Панический страх овладел умами... комитет особенно занят отыскиванием вредных идей коммунизма, социализма, всякого либерализма, истолкованием их и измышлением жестоких наказаний лицам, которые излагали их печатно или с ведома которых они проникли в публику.

«Наука бледнеет и прячется. Невежество возводится в систему. Ещё немного — и всё, в течение полутораста лет содеянное Петром и Екатериной, будет вконец низвергнуто, затоптано... И теперь уже простодушные люди со вздохом твердят: «видно, наука и впрямь дело немецкое, а не наше».

«Теперь в моде патриотизм, отвергающий всё европейское, не исключая науки и искусства, и уверяющий, что Россия столь благословенна Богом, что проживет одним православием, без науки и искусства. Патриоты этого рода не имеют понятия об истории и полагают, что Германия бунтует оттого, что есть на свете физика, химия, астрономия, поэзия, живопись. Теперь же все подпольные, подземные, болотные гады выползли, услышав, что просвещение застывает, цепенеет, разлагается».

«Они хотят всю деятельность сосредоточить только в пределах православия: но разве это деятельность? Впрочем, на обществе Сандвичевых островов (так для конспирации Никитенко называл в дневнике Россию. — СамолётЪ) можно выводить какие угодно узоры: оно всему подчинится. Оно всякой силе готово сказать: «идите княжить над нами».

«Я заходил в цензурный комитет. Чудные дела делаются там. Например, цензор Мехелин вымарывает из древней истории имена всех великих людей, которые сражались за свободу отечества или были республиканского образа мыслей, — в республиках Греции и Рима.

В обществе нет точки опоры; все бродят как шалые или пьяные. Одни воры и мошенники бодры и трезвы. Одни они сохраняют присутствие духа и видят ясно цель своей жизни — в стяжании. Злоупотребления повсюду выступают открыто и нагло, даже не боясь наказания».

Подготовил Сергей Михайлов
СамолётЪ