«Театр времён» Эдварда Радзинского. Драматургу и историку исполнилось 85 лет

Есть большой соблазн сказать, что пресловутую «фигу», с которой уже больше 80 лет шествует по жизни Эдвард Станиславович, в карман юбиляру подложили предки.

Прямой потомок двух богатых еврейских семей Российской Империи так и просился под сталинскую «раздачу». Но обошлось — родители к рождению сына уже как-то устроились в советской системе: папа — драматург, мама (незаконнорожденная Софья Козакова) — старший следователь по особо важным делам. Так и жили, в год 17-летия Эдварда умер и сам Иосиф Виссарионович, которому много лет спустя «драматург и историк» уделит столько своего творческого внимания...

Время хрущёвской оттепели — пора расцвета молодого драматурга Радзинского, который станет певцом советской научной и творческой интеллигенции. Чем-то вроде Пелевина своего времени. Или это Пелевин — наш Радзинский сегодня? В общем, не важно.

Важно то, что ещё один выпускник Московского историко-архивного института подарит советскому театру пьесу «104 страницы про любовь», переделанную в сценарий фильма с Ефремовым-старшим, Татьяной Дорониной и Евгением Лазаревым, ставшего классикой советского кино. И знаком времени, с бескомпромиссными физиками по имени Электрон, не признающими мужских слабостей и равнодушными к женщинам. И с женщинами, способными влюбиться даже в таких «электронов». А уж о том, чтобы войти не то, что в горящую избу — в горящий самолёт — и говорить нечего...

Но эта «фига», показанная «Девяти дням одного года» и прочим научно-патриотическим произведениям своего времени, была только цветочками. По сравнению с тем, как Радзинский развернулся десятилетие спустя.

«Театр времён Нерона и Сенеки» (в исполнении Джигарханяна), поставленный Гончаровым в «Маяковке», станет хитом театрального сезона 1985 года. На сцене всё бутафорское, на актёрах — условные костюмы. Но место Сократа занял Нерон, ибо его, а не мудреца Сенеку, играет Джигарханян. И Нерон — центр спектакля, его организующая сила. Он значителен, умен, силен и всем заправляет.

Сенека Александра Парры — жалкий старик, чем-то внешне похожий на Аникста, не обладающий ни особым умом, ни влиянием, полная ничтожность.

Пожалуй, удивительно не это, удивительно то, что эту пьесу и спектакль — по сути, комплимент советским тиранам, — не разрешали показывать четыре года. «Беседы с Сократом» — шесть лет.

Зато в перестройку, а потом в 90-е, на сцене советских/российских театров шло сразу девять пьес драматурга: «Лунин», «Беседы с Сократом», «Театр времён Нерона и Сенеки», «Я стою у ресторана...», «Она в отсутствии любви и смерти», «Продолжение Дон Жуана», «Старая актриса на роль жены Достоевского», «Спортивные сцены 1981 года», «Приятная женщина с цветком и окнами на север».

Любопытно, что те же пьесы будут с успехом идти за рубежом: в парижском «Odeon — Theatre de l’Europe», «Королевском театре Дании», «Финском национальном театре», «Бельгийском национальный театр» (Брюссель), японском театре «Мингей», «Jean Cocteau Repertory» (Нью-Йорк). Западные режиссёры и зрители в драматургической ткани Радзинского увидят явно не то, что наши постановщики и наша публика. Но это не помешает театральному журналу «Backstage» называть Эдварда Радзинского «самым востребованным русским драматургом на Западе после Антона Павловича Чехова».

Как драматург Радзинский закончился где-то в середине 90-х, когда публика шла на его пьесы не столько слушать разоблачения чиновников, которые плохо себя вели после 1917 года, сколько смотреть на известных актёров. И тогда выпускник историко-архивного института, создавший себе репутацию и «материальную базу», решит создать собственный театр одного актёра и доберётся наконец до трагических периодов русской и мировой истории, до знаменитых исторических личностей.

Историки будут только покрякивать, читая эти опусы (или наблюдая по телевизору, как их в лицах читает автор), созданные явно на потребу одновременно и толпы, вечно жаждущей пикантных подробностей из жизни сильных мира сего, и вождей, которым льстит сравнение себя с предшественниками, а утешает возможность будущего прощения. Ведь у Радзинского прощения заслуживают все персонажи...

Вот потому-то Радзинского будут хвалить все: с одной стороны, Журналы Time, New York Times Book Review, издание People, увидевшие в новом творчестве Радзинского захватывающие подробности «сумерек империи» и «красного рассвета». А, с другой, российский президент, при котором Радзинский станет членом Совета по культуре и искусству и прочая, и прочая...

Радзинский тогда не встречался («из-за плохого самочувствия») с родственниками погибшей. Но уже через два месяца, 10 сентября 2011 года, выступил в зале имени Чайковского с прочтением своей новой пьесы «Несколько встреч с господином Моцартом», которая продолжалась в течение трёх часов...

Спустя полгода, по результатам повторной экспертизы с Радзинского были сняты все обвинения и следствие в его отношении прекращено. В 2014 году дело было закрыто по амнистии в честь 20-летия Конституции РФ, после того как Радзинский признал вину и попросил о снисхождении, заплатив отцу погибшей два миллиона рублей...

И, раз уж мы вспомнили в начале о Пелевине, знаете, в чём главное отличие между ним и Радзинским? Пелевин в своих романах (к примеру, в «Empire V») честно рассказывает нам из своего «далека», что люди вокруг — глупое стадо, оболваненное тысячами способов. Что интеллектуальное меньшинство вынуждено тяжело и много работать, а на вершине этой пирамиды, да и то не на самом верху, находятся интеллектуальные сволочи, коих ещё меньше, чем интеллектуалов в целом. А над сволочами уже властвуют упыри.

А вот Радзинский, со своей стороны, говорит о тех же упырях (прошлых и нынешних) как о невидимых супергероях, живущих, как будто бы, чуть-чуть по другим законам, но очень красиво.

Сергей Михайлов
СамолётЪ