Нильс. Рождественская история о том, как мальчик спас уток, а утки, возможно, — мальчика

В пятницу объявили весеннюю охоту. Разрешили стрелять уток, гусей, тетеревов, глухарей, рябчиков... В лесах стреляли, стреляли на болотах и по берегам рек. Отовсюду слышался грохот и собачий лай.

Птицы вскрикивали тревожно, но будто знали, что к чему, знали правила. Люди видели огромных хищных скоп, зависших над шоссе, ворон на берёзах. Видели стаи уток, лебединые клины.

Снег ушел, открыв небу отшелушенную серость, она стремительно оживала, зеленела. Робкие цветки мать и мачехи, нежные травинки, запах дождя, проснувшейся земли, сочного дерева. С холмов бежали студёные ручьи. Звенела речка Мякса, по-весеннему полноводная, она была в поре, как девушка на выданье, она радовалась, ведь только раз в год была она в такой силе, что угрожала нижним домам.

Водохранилище уносило прочь последние льдины. Солнце рассеивало утренники.

Дачники на стареньких «подснежниках» съезжались на свои усадьбы. Ещё чуть-чуть, и уже можно копать огороды, закрывать теплицы плёнкой, высаживать перцы и картошку. Можно красить выцветшие дома, поправлять покосившиеся заборы и жечь не прогнившую за зиму сухую листву в огромных железных бочках.

Дядя Сережа развешивал на чердаке соленых рыб. Плотва и синец. Каждый год он вялил их множество. Вялил превосходно: янтарная мякоть получалась не сырой и не слишком сухой. Коралловые икринки вязали язык, щекотали небо. Потом часть рыбин он сдавал в магазин у трассы. За это неплохо платили.

На скамейке у завалившегося крыльца сидел маленький Коля. Грязными пальцами крутил веточку вишни. Терзал её, ковырял и нюхал, отдирал нежную кожицу. Гибкий прутик извивался, как змея.

Колино лицо, курносое, разбойничье, было задумчиво. Отцовская кепка сползла на затылок. Рвань, в которую его нарядили, чтобы не жалко, вся заляпана жирной грязью.

Мальчика привезли развеяться. Он сидел тихо. Даже скучал. Слышно было, как в траве, в межах шуршит вода.

Дядя Сережа нанизывал рыбьи головы на проволочные крюки. Пыльное стекло пропускало зыбкий свет; солнечные пятна подрагивали на шатких досках чердачного пола. Доски прогибались под дядей Сережей.

Дядя работал водителем. Возил нового мэра. Все говорили, что он хорошо устроился. Но чего там, даже дедов дом всё не мог никак поднять.

Дедов дом, где вырос. Древняя почерневшая избушка медленно врастала в землю. Левый угол опускался, правый поднимался. Скособочило домину, как старуху. А ведь когда-то плыла она, как корабль, как ковчег, укрывала целые поколения дяди Сережиных предков. Она жизнь ему подарила, эта домина.

Вокруг избы — кривые яблони и высохшие смородины. Повыродилась вишня, повыродилась малинка.

Племянник — вот тоже, рыхлый и бледный. Повыродился.

— Нехорошо так про детей, — сам себе пробурчал под нос дядя Сережа.

Племянника («племяша») он не любил. Не умел за ним смотреть. Брат на работе, невестка дачу («На дачу?!») не любит, мать на субботнике в школе.

Навязали чадо. Шутка что ли — навязать ребенка ему, бобылю. С ума они сошли? А вдруг пацан покалечится? Вдруг упадет в кессон? С него станется.

Маленький Коля жевал вишневый побег, лежа на скамейке. В небе плыли мелкие, взбитые облачка, чуть подсинённые снизу. Коля скашивал глаза, пытаясь угадать фигуры. Вот лошадь, а вот слон. Вот лошадь превратилась в кровать. А слон...

Соседка белила яблони старой малярной кисточкой. Ее руки до локтей, брюки и плащ были в известке. Капля известки украшала нос. Соседке всего восемь.

Двор запущенный, почти что сад из какой-нибудь готической сказки.

Кажется, ещё мгновение — и из-за этого ветвистого куста выкатится говорящий ёжик. Или говорящий кролик, или говорящий кот. Кто-нибудь говорящий пригласит тебя в волшебную страну, где ждут приключения.

— У тебя ведь нет друзей?

— А? — мальчик вздрогнул и открыл глаза.

— Потому что ты дурачок? — голос был хриплым и низким.

Коля приподнялся, глазами он искал источник звука. Вдруг кто-то щипнул его за штанину. Ребенок дернул ногой.

— Чего пинаешься? — в голосе обида.

— Простите, — прошептал Коля. Ладошкой он вытер слюну.

— Вы, где?

— Здесь, — говорили совсем-совсем близко.

— Я не вижу.

На скамейку вспрыгнула плотная кряква.

— Привет.

— Привет, — поздоровался Коля. Глаза его готовы выпрыгнуть из орбит. — А разве вы разговариваете?

— Не все. Я вот умею разговаривать. Странно другое: почему разговаривать умеешь ты.

— Почему это?

— Потому что ты дурачок.

— С чего вы взяли?

— Ну, по математике у тебя двойка. И пишешь ты с ошибками.

— Откуда? — задохнулся мальчишка.

— И пухлый ты. На лыжах не можешь..., — птица равнодушно поправляла перья. — Пацаны тебя дразнят, да? Как? «Туша» — говорят. — «Туша...»

— Дядя Сереё, — зашелся было Коля.

— Тссс, — птица зажала ребенку рот крылом. — Не надо паники. Ты пойдешь с нами...

Из-за чахлых вишень, из-за куч мусора и прошлогоднего сухостоя, дудок и репейника показались десятки утиных голов. Они внимательно глядели на мальчика и тут же начали угрожающе крякать.

— Это моя банда, — предупредила кряква.

Коля сглотнул.

— Тебя мама с папой любят?

— Да, — кивнул мальчик.

— Ну, слава богу, хоть кто-то, — кряква вытерла воображаемый пот со своей головы. Другие птицы с облегчением загоготали.

— Мы ведь щиплемся больно, — напомнила главная и ущипнула Колю за живот.

— Ааай, — паренёк вскочил на ноги и пытался прогнать крякву.

— Ты чё? — птица взлетела и опустилась ребенку на плечо, — Сейчас я тебя в сонную артерию!!!

— Аааа! — завопил малыш.

— Тихо, — зашипела утка, снова затыкая ему рот.

Коля мычал.

— Полетишь с нами.

— Куа?

— В заповедник. Там безопасно.

— Заэм?

— Ты — наше прикрытие, — утка скосила глаза. Глаза отливали сталью.

Остальные птицы закрякали одобрительно.

— С тобой нас не тронут... Нам бы только добраться до заповедника. А там мы тебя отпустим.

— Я заожник?

— Да, сынок, — птица погладила малыша свободным крылом...

***

Огромная стая уток клином плыла в сторону синей полоски на горизонте, за большой водой.

Охотники провожали птиц взглядами. Как так?

— Там же ребенок, — хрипели удивленные мужики, шапки сползали с их голов.

Многие, особенно те, что помоложе, доставали телефоны.

Собаки заливались недовольным лаем.

Шёл клин. А в его центре — человечек. Пухлого мальчика сильные птицы держали за руки и за ноги. Слышно было, как пацаненок кричал.

— Мамааа...

— Кряяяя, — вторили утки.

Птицы уставали. Сменяли друг друга. Они уже летели над водохранилищем...

***

— Говорил же я, что не надо мне пацана, — ругал и родственников и сам себя дядя Сережа. В руках он держал красную кепку, которую нашёл под скамейкой.

Племянника нигде не было.

Тонконогая, пугливая девочка в извёстке — соседская внучка — заикалась и путалась в показаниях. Она всё время тыкала пальцем в небо.

— Тааам Коооля...

— Ты чего хоть? — хлопотала вокруг нее тетя Нюра.

— Унеслиии, — девчонка срывалась на бабий визг.

— Кто? — нетерпеливо рявкнул дядя.

— Ууутки...

— Тьфу ты!

— Я не врууу.

— Вот появится — ж... надеру, — успокаивал себя Сергей.

Но сам себе не верил.

***

Нашли Колю спустя двое суток. Он сидел на кочке у кромки густого леса. Осунувшийся, потемневший мальчик. Маленький старичок.

— Дядя Сережа, — мальчик поднял голову. — Я всё понял.

В это время спасатель укутывал его одеялом. Другой кричал в рацию. Дядя Серёжа стоял на коленях, щупая племянника — цел ли, и всхлипывал.

— Дядя Серёжа. Мы варвары. Они так сказали. Что такое варвары?

— Да что ты такое говоришь, дурачок, — лицо дяди было покрыто грязью, щека подёргивалась.

— Они меня не приняли к себе.

— Кто?

— Так утки же!

СамолётЪ