Субботние чтения: #СтёртыеИмена. Истории о том, как в семьях исчезали национальные имена

У меня всегда вызывала вопрос логика таких замен. Спрашивают, допустим, человека, «как тебя зовут?», тот называет совершенно любое, непривычное для русских имя, и слышит в ответ: «Ясно. Будешь Коля».

Замены обычно объясняют тем, что нерусские имена слишком длинные и сложные. Но иногда дело доходит до абсурда. Например, какой смысл заменять имя Яхья на Яша? Ребята, вам что, мягкий знак мешал?!

Сейчас кто-то под хештегом #СтёртыеИмена выпускает клипы, кто-то запускает хештеги, а кто-то говорит умные (или не очень) вещи. Ресурс wonderzine.com, к примеру, попробовал ответить на этот вопрос, поговорив с разными людьми об истории имён в их семье — и о том, почему некоторые семейные имена оказались стёртыми...

Хана Корчемная:

— Восемь лет назад я погуглила бабушкину фамилию (уже и не помню зачем) и наткнулась на форум для людей с еврейскими корнями. Там в одной из семейных историй упоминался бабушкин однофамилец-еврей. Я стала звонить маме, потом бабушке, потом бабушкиной сестре с одними и теми же вопросами: кто этот человек? Мы что, евреи? Это и впрямь оказался наш родственник. А на вопросы про еврейство и мама, и бабушка мне ответили сухо и раздражённо, что-то вроде: «Да, евреи, а с чего ты вдруг спрашиваешь?», «Об этом никому нельзя рассказывать!», «Ты знаешь, что из-за этого у тебя могут быть проблемы в вузе, а у меня на работе?» Шёл 2011 год, казалось бы, «не спрашивай — не говори» в отношении еврейства уже абсурдно для тех лет, но тем не менее.

Только бабушкина старшая сестра мне спокойно рассказала, что знала. Её родители, прабабушка Рая и прадед Сеня (Захар), оказались Рухлей и Зеней (Ушер-Зеликом). Я потом увидела её метрику — так до революции называли свидетельства о рождении. Чувство очень странное — когда держишь такие записи в руках, читаешь настоящие имена своих родных и что они были евреями. Похоронены они под русскими именами, конечно.

Я была уже взрослой (двадцать два — двадцать три года) и начитанной, но мне правда никогда не приходило в голову, что бабушкина семья — еврейская. Уже позже до меня дошло, что даже слова «еврей» я никогда не слышала от мамы и маминых родственников. Сначала у меня было очень много гнева: как они могут принимать и понимать меня, если они даже себя принять не могут? А потом я подумала: «Вы не хотите ворошить прошлое. Значит, я всё раскопаю сама, и тогда я смогу вас понять». Так я занялась генеалогическим поиском и с его помощью еврейской историей в целом. Примерно тогда же у меня возникло стойкое желание поменять имя на еврейское, и я это сделала — чтобы вернуть себе, присвоить эту часть истории, чтобы хотя бы у меня она была. Гнев прошёл, осталось только это — мне важно знать и понимать. Отношение родных тоже поменялось — все знают, что я исследую эту тему, и мы обсуждаем историю семьи гораздо больше. Правда, почти никто из них так и не может называть меня еврейским именем.

За эти годы я очень многое нашла. Например, среди семерых детей брата прадеда, Менделя-Мойше, у кого-то было отчество Михайловна, у кого-то Моисеевна, а у кого-то Менделевна. У кого-то уже в метриках я видела имена в двух вариантах, типа «Владимир (Вольф)». Можно подумать, что только в России так было, но нет: оказалось, что огромная ветвь моей семьи — брат прапрадеда с женой, детьми и их семьями эмигрировали в Америку в начале XX века, и они тоже поменяли имена. Берл стал Бенджамином, Мордехай — Моррисом, Хая — Идой и так далее. Их было так много, и это тоже было в порядке вещей в то время. От друзей и подруг я узнала похожие истории — я не одна такая, кто узнала настоящие имена, происхождение и этнос родных случайно или по большому секрету. Когда видишь столько разных примеров, то уже не можешь обвинять близких в какой-то особенной трусости и излишней тревожности.

Сабина Нарымбаева:

— В советское время моя татарская бабушка Гамира была Галей, её казахский муж, мой дед Суамбай — Саламбаем (тут неожиданно почти повезло), моя мама Сания — Соней, папа Амангельды ходил в Аликах, а дядя Жаксылык — в Яшах. В итоге в семье у нашего поколения детей (рождённых в семидесятых) более простые и лёгкие имена. Наши родители требовали от окружающих называть нас как есть, не коверкая и не сокращая: мои родные братья Асхат и Максат, я Сабина, двоюродные братья — Олжас, Ербол, Тимур и так далее. Хотя и меня, и моих братьев в детстве часто спрашивали: «Максат? А как по-русски? Максим?» Олжаса в детском саду пытались называть Олегом. Сейчас так уже почти не делают, что радует.

С отчествами тоже всегда были трудности и разночтения. У бабушки оба брата погибли на фронте, и когда мы искали их в списках, то у одного отчество было написано как Асламович, у другого — Асламутдинович. У мамы и её сестёр, несмотря на одного папу, тоже у всех в документах записано по-разному: Свамбаевна, Саламбаевна, Савамбаевна. Было трудно формально доказать родство, поэтому мама недавно сменила отчество, чтобы оно стало одинаковым с её сестрой. Теперь у нас, её детей, в свидетельствах о рождении написано другое её отчество, не такое, как в паспорте. Предвкушаем бюрократические проволочки в связи с этим в будущем.

В целом кажется, что современные дети разнообразие имён воспринимают легче. Когда я после университета работала детским психологом в Москве в центре развития, четырёхлетние дети с лёгкостью говорили «Сабина Амангельдыевна», а воспитатели и методист избегали обращаться ко мне по имени. На детских площадках слышишь, что дети легко друг к другу обращаются и не смущаются «инаковых», нерусских имён. Ещё бы в современных учебниках это этническое многообразие было бы хоть как-то отражено и наряду с Машами и Ванями появились хотя бы уже привычные уху Амины, Гули, Мараты и Тимуры.

Руслан:

— Мой папа по паспорту Гатуф Зиганурович. При этом он говорит, что в их времена почти у всех башкир и татар с именами, которые сильно отличаются от русских, было принято иметь второе русское имя, даже в семье. То есть мой дедушка с детства иногда называл папу Геной. Дедушку звали Зигануром, а деревенские соседи его звали «дядя Коля».

При этом папа всё равно официально всегда представлялся Гатуфом Зигануровичем, и это было его основным именем для всех. Когда он после армии устроился в техникум связи работать преподавателем, до начала учебного года всех отправили работать на колхоз, а его назначили комиссаром отряда, отвечать за организационные вопросы. Перед началом работ всех студентов и преподавателей собрали вместе, и начальник папы должен был его представить как комиссара отряда — при этом ему не дали в подмогу бумажку с фамилией, именем и отчеством. Он был с ним плохо знаком и не смог по памяти произнести «Гатуф Зиганурович» — начал заикаться и говорить «Гатуба», «Гатуза». Папа ждал-ждал и решил помочь, чтобы его спасти, и сказал называть его Геннадием Николаевичем (так как его в детстве звали Геной, а его папу Колей). С тех пор триста студентов запомнили его как Геннадия Николаевича, и в техникуме, где он работал, стали звать так. Он сказал, что поначалу хотел попытаться это изменить, но не смог победить уже привязавшееся русское имя. Даже когда с мамой моей знакомился, уже сам представлялся Геной.

Гатуфом его до сих пор называют татарские друзья и знакомые, и те, кто знает его по документам, но для большинства он Геннадий Николаевич.

Умм Халид:

— Мы татары, и наша семья всегда жила на территории современного Татарстана. Воспитывались мы в городе (было несколько поколений городских жителей), поэтому язык в семье не сохранился: нас воспитывали, скрывая, что мы татары, учили не говорить об этом, не упоминать. Национальность, конечно же, мешала карьерному росту и ограничивала в возможностях. Поэтому наша семья столкнулась со «стёртыми именами», и не раз.

История «стёртых имен» в семье началась ещё до репрессий — тогда это была попытка облегчить произношение имени или скрыть своё происхождение. После Великой Отечественной войны имена уже начали русифицировать, чтобы иметь возможность работать на хороших должностях. Татарских имён стали стесняться, скрывать их и называть русскими. Дети часто не знали настоящих татарских имён отцов и дедов. Например, моего дедушку все называли Фёдором Николаевичем, тётю — Ольгой Фёдоровной, и я до десяти-двенадцати лет считала, что это их настоящие имена. Моих бабушек называли бабой Алей и бабой Нюрой. Детям в это время чистых татарских имён уже не давали — в семье появились такие имена, как Рафаэль, Марат.

В нашей семье вопрос имён не обсуждался, все молчали и просто принимали этот факт: так должно быть и всё. Единственное, о чём просили, — не говорить, что мы татары, и не разговаривать на татарском языке.

Анна:

— Мой папа — еврей по обоим родителям. Его дядю по матери родители назвали Адольфом, но когда началась война, имя поменяли на Аркадия. Правда, всю жизнь, до сих пор, все так и зовут его Адиком, что было сокращением именно от Адольфа. А папиного отца — моего дедушку — назвали Абрамом, в честь его деда, хотя сам он всегда представлялся Аркадием. Когда папе пришло время получать паспорт, дедушка уже официально изменил имя. Фамилия у них тоже еврейская, но так папе досталось отчество Аркадьевич вместо Абрамовича. Правда, это всё равно не спасло от проблем при приёме в институт: в один не взяли, из другого выгнали. А до этого у папы были проблемы в армии: там было много мусульман, которые не любили евреев, и никто особенно не стремился разруливать конфликт.

Позже, когда папа женился на моей маме, она на всякий случай оставила свою, русскую фамилию; её же — хотя был уже 1990 год — дали и мне.

Подготовил Сергей Михайлов
СамолётЪ