Датчик. Как русские «нарушили законы войны» 75 лет назад

Летом 44-го главнокомандующий Иосиф Сталин показал миру результат советского «блицкрига» — победной операции «Багратион» в Белоруссии: около 55 тысяч немецких военнопленных прогнали по улицам Москвы на глазах у жителей города. В сопровождении вооруженных красноармейцев и конных казаков они прошли до Кремля, а москвичи, стоя по обочинам, ругали их и кидали в них разные предметы. Сопровождавшие немцев красноармейцы со штыками и конные казаки пресекали крупные инциденты.

В России к «шествию побежденных» и сегодня относятся как к политически важной акции того времени. Но в Германии военный историк Карл-Хайнц Фризер (Karl-Heinz Frieser) назвал это событие противоречившим правовым нормам ведения войны, «античным триумфальным походом».

Московский парад «пленных», некоторые историки до сих пор связывают с нарушением Женевской Конференции (1929 года) о «защите военнопленных от оскорблений и любопытства толпы». Но известно, что еще во время первой мировой войны, в 1914 году, сами немцы провели по Кенигсбергу пленных солдат армии генерала Самсонова. А в феврале 1944 года в Риме фашисты организовали шествие пленных американских солдат, которых «фашиствующая» толпа забрасывала мусором. А перед освобождением Парижа похожий «парад пленных солдат коалиции» состоялся во французской столице.

Но самый главный итог московского парада — он спас жизнь большинству его участников, потому что шанс у германских солдат выжить на фронте летом 1944 года был мизерный.

До 10 июля, когда Красная армия окончательно ликвидировала «котел» под Минском, немецкие войска потеряли 260 тысяч солдат. Еще сотни тысяч погибли в течение последовавшего за этим наступления советских войск. Поражение в этой операции считается самым тяжелым за всю военную историю Германии.

Несмотря на то, что немецкие войска жестоко уничтожали, Сталин потребовал собрать как можно больше военнопленных и привезти их в Москву. В этом был политический расчет. Сталин хотел не только «подстегнуть» своих западных союзников к решительным действиям, но и дать понять последним союзникам Германии, в частности, Финляндии, Румынии и Венгрии, какая судьба ожидает их, если они продолжат поддерживать Гитлера.

Историки связывают шествие пленных немцев по улицам Москвы с катастрофическим положением вермахта в русской кампании 1944 года. Немцы, которых провели по Москве, были взятыми в плен бойцами 17 и 4 армий вермахта.

17 июля пленных собрали на стадионе «Динамо» и на Московском ипподроме. Их накормили кашей с салом и выдали по порции хлеба. Построением руководил генерал-полковник П. А. Артемьев, который распорядился организовать группы по 600 человек. В ряду насчитывалось по 20 человек. В параде «побежденных» участвовали 19 генералов в форме, а также 6 полковников и подполковников. По линии НКВД для охраны порядка были привлечены 4,5 тысяч человек. Плюс более 12 тысяч военных.

Большая часть немцев (порядка 42 тысяч человек) двигалась по маршруту, пролегающему по Ленинградскому шоссе и улице Горького (ныне Тверской) к площади Маяковского. Далее до Курского вокзала по Садовому кольцу. Вторая часть шла от площади Маяковского до станции Канатчиково Окружной железной дороги.

«Шествие 57 тысяч немцев по улицам Москвы имело незабываемое зрелище, — пишет Spiegel. — Во главе шли высокие должностные лица. Многие солдаты страдали от диареи, поскольку были накормлены после нескольких дней голодания. За ними ехали поливальные машины. Мальчишки и подростки свистели и бросали в немцев камнями. Мужчины смотрели мрачно. Но многие женщины, особенно старые, были полны сострадания. У некоторых были даже слезы на глазах, когда они увидели этих несчастных «фрицев». Один из участников того «парада» вспоминал: «Я слышал, как старуха бормотала: «Такие же, как наши бедные дети ... И кто же погнал их на войну».

Немецкие генералы после этого «марша» были помещены в одну из московских тюрем, а остальные пленные были отправлены в различные лагеря. Около четверти из них, однако, не выдержали этих переездов и связанных с ними тягот и умерли в пути.

Из воспоминаний немецких солдат

«В Москве мы все испытывали смешанные чувства. Это всё равно, что после триумфа упасть на самое дно, — вспоминает немецкий ефрейтор Карл Хофман. — Но самым главным чувством было всеобщее оцепенение. Даже голод притупился, хотелось только пить. Разговаривали мало и тихо. Какой-то парень, в одних кальсонах, задавался вопросом, почему наша авиация не прикрыла мост через реку Березино. Всего один русский штурмовик разрушил его, и огромный обоз из трех колон остановился. Пришлось взрывать наши танки и машины. Когда пришли русские, всюду лежали изуродованные тела наших товарищей и убитых полуголых русских женщин. Мне почему-то вспомнилось, что солдаты Красной Армии искали среди нас русских добровольцев и сразу же их расстреливали. Они ненавидели их во много раз сильнее, чем нас. Как ни странно, но нам повезло, что мы были немцами».

«Те, кто шел по краям колонны, смотрели на москвичей, а они смотрели на нас, — вспоминает еще один участник „парада побежденных“ Берхард Браун. — Я задался вопросом, испытывал ли я унижение? Наверное, нет. На войне случаются гораздо худшие вещи. Мы привыкли выполнять приказы, поэтому, когда шли по московским улицам, просто выполняли приказ наших конвоиров»...

И еще воспоминания...

По свидетельствам немецких солдат, попавших в плен, больше всего их поражало отношение советских людей к ним, врагам, пришедшим в СССР убивать. Они приводят факты человечности даже со стороны лагерных надзирателей, позволяющих в сильные морозы не покидать стены лагеря немцам, не имеющим достаточно теплой одежды.

Военопленный Ганс Моэзер рассказывал о еврейском враче, старательно спасавшем жизни тяжелобольных пленных немцев. Вспоминал о старушке на Вольском вокзале, смущенно раздающей немцам соленые огурцы.

Еще один свидетель — Клаус Майер — рассказывал, что качество питания заключенных немногим уступало рациону охранников. А за перевыполнение рабочей нормы к обычному рациону всегда подавали «десерт» в виде увеличения порции и табака.

Майер утверждал, что за прожитые в СССР годы он ни разу не столкнулся с откровенной ненавистью русских к немцам и попытками отыграться за их грехи вопреки установленным порядкам. Запомнилась Майеру маленькая лагерная библиотека, где на сбитых на скорую руку деревянных полках стояли томики немецких классиков Гейне, Шиллера и Лессинга.

Немец Йозеф Хендрикс вспоминает, что сохранил в лагерном плену дорогие сердцу наручные часы. Как правило, такие вещи у пленных отбирали. Как-то в Красногорске заметивший спрятанные в голенище сапога часы советский лейтенант задал Йозефу вопрос: «Зачем прятать часы от цивилизованных людей?» Узник растерялся и не нашел ответа. Тогда русский молча ушел и вернулся со справкой, в которой часы фиксировались как моя личная собственность. После этого немец мог открыто носить часы на руке.

Ганс Моэзер в конце своих воспоминаний о русском плене написал: когда сегодня, через 50 лет моего пленения, я пытаюсь подвести итоги, то обнаруживаю, что пребывание в плену повернуло всю мою жизнь в совершенно другое русло и определили мой путь...

По материалам открытой печати
СамолётЪ