Толерантность и культурная копилка

 А суть, содержащаяся в нескольких абзацах, - упрек отечественной образовательной системе, национальному самосознанию, обществу в целом – в том, что они не способны быть «культурной копилкой», способной «целостно и сдержанно (!) воспринять новый культурный объект и адаптировать его к себе, «переварить» и присвоить». Без этого, по мнению автора, невозможна никакая модернизация.

 

Интересно, что в своих размышлениях Любимов ссылается на два авторитета. 

Одно имя – основателя и теоретика Итальянской коммунистической партии Антонио Грамши – поминается в негативном ключе: колумнист полагает, что именно Грамши принадлежит идея «вытеснения добродетелей грехами», которая и лежит в основе современного бытования понятия «толерантность», легитимизирующего на Западе целый «корпус грехов», таких, как гомосексуализм, однополые браки, эвтаназия, экстристмистское сектантство и т.д. 

Вторым именем – именем русского философа Николая Бердяева – Любимов обозначает целый корпус «всех русских мыслителей», которые, как представляется ему, отмечали отсутствие у русских той самой «срединной» или «медиационной» культуры, которая как раз и должна воспринимать, накапливать и адаптировать чужие культурные «объекты». 

Присутствие этих авторитетов при беглом знакомстве с текстом Льва Любимова, вроде бы придает ему убедительной основательности. Но при ближайшем рассмотрении оказывается всего лишь красивым «бантиком», привешенным наспех и мало идущим к делу. 

Дело не в том, даже, что «злодей» (по мнению Любимова) Грамши, умерший в 1937-м после почти восьмилетнего тюремного заключения, не мог иметь прямого отношения к «маккартизму» в США 50-х годов, вызвавшего к жизни столь нелюбимую автором толерантность. Сомнительно само утверждение автора в том, что Грамши покушался на каноны десяти христианских заповедей. Как говорится, «все уже было сделано до нас», то есть до Грамши, еще во времена немецкой Реформации и французской Революции, когда «Кант обезглавил Бога, а Робеспьер короля». Грамши лишь обобщил предшествующий ему философский и социологический опыт и сделал ряд честных выводов, которые вывели его в разряд наиболее популярных до сих пор мыслителей. 

Самое забавное, что мысли коммуниста Грамши о государстве и обществе (в частности, его «учение о гегемонии») были взяты на вооружение апологетами столь любимого Любимовым (простите за невольную тавтологию) капитализма с его «сердцевиной» - христианско-протестантским учением (с «обезглавленным Богом»), которое, пишет колумнист, «со времен Мартина Лютера последовательно обеспечивало интеллектуальную свободу, права человека, идеи индивидуализма, демократии, рыночной экономики». 

Для властителей дум при капитализме все средства хороши, чтобы обеспечивать господствующим классам гегемонию не только силой, принуждением прочих общественных слоев, но и манипулированием ими против их воли, но с их согласия, в интересах. Не важно, будет ли это власть вещи - материальной культуры – создающей целую систему знаков и символов, становящейся решающей силой в формировании обыденного сознания. Или власть толерантности. 

Что касается Бердяева, то он, великий почитатель Достоевского, известного своими мыслями о «всемирной отзывчивости» русского человека, вряд ли мог говорить (да, собственно, и не говорил) о недостатке в нашей культуре восприимчивости к иным культурным феноменам. Другое дело, каково к ним было отношение русского общества (и обыденного сознания) в каждом конкретном случае.

Трудно найти мыслителя, с большим жаром отстаивавшего человеческую свободу. Но эту свободу Бердяев не сводит к скудному набору политических и материальных свобод, обмениваемых в современном западном обществе на добровольное подчинение гегемонии правящих классов и стат. Гораздо ближе ему соловьевская идея Богочеловечества, «просветляющего» объективированный, «падший» материальный мир. Идеал Бердяева - человек, вкорененный в глубину бытия и, воодушевленный Богом, зорко наблюдающий за окружающим миром, видящий его недостатки, пытающихся их искоренить. 

Это явно противоречит стандартизации и сегментации, являющимся важными условиями гегемонии в гражданском обществе («тираничном», по Бердяеву, вне зависимости от формы правления), где требуется сохранять «атомизацию», индивидуализацию людей.
Общество склонно к тирании над духом, в результате личность становится склонной поклоняться лжебогам, осознавать себя как принадлежащую исключительно социальному миру, превращая социальные средства духовной самореализации личности - государство, национальный суверенитет, классовые интересы - в цель.

Богочеловечество и «здравый смысл» - стихийная народная философия – вот суть наше культурное ядро. Оно открыто для восприятия любых идей. И не его вина, что оно воспринимает эти идеи критически, с разной долей доброжелательности. А это одно из главных обвинений г-на Любимова.

Призывая отечественное образование к борьбе с «манихейством», «культурной инверсией» традиционной русской культуры, Любимов, в сущности, призывает к отключению защитных фильтров здравого смысла и разрушению культурного ядра. Взамен предлагается «к утверждению» стандартный и безапелляционный набор ценностей и практик, свойственных современному капиталистическому обществу – они должны стать основой «новой русской культуры», где человек, увы,¸ все же не цель, а средство.  

Последствия рисуются самые радужные – безудержные модернизация и прогресс…

А что еще может пообещать человек, являющийся одним из руководителей высшего учебного заведения, успешно воспитывающего тех, кого упомянутый уже Грамши назвал «приказчиками», выполняющими задачи утверждения новой «социальной гегемонии и политического управления».

Илья Неведомский
«РМ»
08.09.10.