Шаман неприкаянный

 Эта удивительная, завораживающая история поиска смысла жизни, просветления, гармонии потерянного западного человека в учениях Востока. Главная героиня – осознает бренность своего существования в техническом, бешенном, бездуховном мире «цивилизованного» города, стремится вырваться оттуда, слезть с иглы саморазрушения и найти просветление. Она собирается в необыкновенное путешествие, надеясь в мистических восточных учениях постигнуть истину. Пройдя многие духовные испытания, девушка очищается, ей даруются некие знания, она познает свое внутреннее «я» и возвращается в мир шаманом. Но нужны ли миру шаманы? Ее новые знания, та истина, которую героиня постигла, становятся бесполезными – они не нужны в жестоком, структурированном, материалистическом мире «холодной» войны между севером и югом. Вектор изменился.
 

«Бубен шамана так и не зазвучал, а способность видеть и проникать в суть вещей никому не нужна».
 

Глубокий, поистине артхаусный спектакль завораживает пластикой движений, игрой света, музыки. Интертекст – в постановке сплетается множество смыслов за счет сочетания танца, эзотерической музыки, психоделического освещения, а также гипнотизирующих стихов Джима Миррисона – последнего шамана двадцатого века. Сочетание этих элементов создает постмодернистское действо, вводящее зрителей, в какой то магнетический транс.
 

Удивительно видеть в промышленном Череповце такой островок искусства. Маленький театр, состоящий всего из четырех актеров и режиссера, занимается настоящим творчеством, создавая полные эмоций и смысла вещи. Теплая, творческая атмосфера коллектива создает удивительное ощущение, будто сидящие в зале зрители находятся в мастерской художника. Интеллектуальный серьезный спектакль с упоением смотрят даже дети, поглощенные гипнотизирующей пластикой.
 Кто может сказать о произведении лучше, чем его создатель? Мы задали Александру Русанову несколько вопросов.

- Скажите, как появилась идея создания спектакля? Что подтолкнуло вас?

- Идея пришла  2001 году, после гибели знаменитых небоскребов. Мне в голову пришла мысль, что все человечество, так или иначе, находилось в поиске гармонии, красоты истины. В девятнадцатом, двадцатом веке европейская интеллигенция, писатели, философы искали истину на востоке - это вылилось в огромный культурологический процесс. Это и Герман Гессе и Гете, и  знаменитое движение хиппи в шестидесятые годы.  В мировой философии этот вектор запад – восток существовал  чуть ли не 200 – 300 лет, он и Россию затронул, соответственно. После погибших небоскребов мир, по моему мнению, поменялся, а вместе с ним и вектор с запад–восток на север – юг. Если ранее это был духовный поиск, то после чудовищного террористического акта, оказалось, что пока люди ищут истину на востоке, происходит конфронтация между югом и севером. Дело в том, что любой человек, который хочет осознать себя,  столкнется с какой то реальностью. Вот так человек думал, что найдет истину на востоке, а оказался в конфронтации севера и юга. И еще скажу, что если движение с запада на восток было мирным, то с севера на юг – это военная конфронтация. А любой человек, хотим мы или нет, оказывается ввязанным в этот процесс. Это как мы показывали – она ищет истину, достигает определенных высот, а потом оказывается не у дел, она не нужна и в этом мире. Эта идея понравилась организаторам фестиваля. Мы два раза возили «Шамана» на фестиваль:  в Германию, в Дрезден, и в Румынию. Уровень был очень высокий. Спектакль был воспринят как некое открытие. И не просто как философская притча, а как осознание некоего процесса.

- В этой связи, почему вы использовали стихи  Джима Моррисона? Это связано с основной идеей?

- Естественно. Мы использовали его «Lions on the strit». Там он рассказывает о своем путешествии к шаманам Мексики, как он перешагнул границу и что испытал. Я родился в конце пятидесятых, для меня Джим Моррисон – это такой откровенный ход. Не его образ жизни – его образ жизни привел его в двадцать восемь лет к могиле, а  эта его абсолютная искренность, абсолютная вера в то, что он делает. Сейчас подобная искренность – редкость. Чем собственно и отличалось рок-поколение шестидесятых–семидесятых от современного: они были честны, они верили в то, что делали, гибли за идею. Для меня Моррисон – не как икона, а человек, который был искренен и не лгал. Музыка у него и он сам себя неким шаманом воспринимал. Современный шаман ведь не может с бубном бегать – он живет в городе. Это поиск и погружение в самого себя – вот я этот процесс и показывал.

- Это некий интертекст?

- Конечно.

- Как вы считаете, готов ли череповецкий зритель к осознанию той глубокой идеи, которая заключена в вашем спектакле?

- Вы знаете, я об этом как-то не думаю. Я ведь не рубль и не доллар, чтобы быть любимым и понятым. Сначала рождается идея, затем она обрастает мясом, воплощается в движение. Само движение настолько многозначно, полифонично… Вот дети - смотрят спокойно. На идею им сто раз наплевать, но они смотрят на движение и эта магия им нравится. Вы видели, как зал реагировал? И  ведь это все не философы, это все простые люди. Каждый видит что–то свое. Главное все видят эту живую гармонию, которая развита в спектакле. А над этим я хорошо работаю. Если я буду ориентироваться на общий культурный уровень, то  буду делать массовый продукт. В этом смысле мы элитарный театр. Но этот элитарный театр воспринимается любым человеком – вот мне что нравится.

- Все движения – это фантазия художника, или вы использовали какие то фольклорные мотивы?

- В спектакле я использовал элементы дервишей, элементы тай дзи цюаня, элементы русского фолка. Но это настолько не читается как фолк.  Я к нему отношусь достаточно прохладно, потому что это такая застывшая икона. Я же хочу развития, жизни, движения. Мне важно показать настроение. Фолк – это архитипические знаки, которые просыпаются в человеке в тяжелые для него моменты.  Но в целом все эти магические танцы придумывал я сам. Опыт в этом у меня большой.

Саша Антушевич
«РМ»
11.04.10.
Фото: Транс-Театр