Что с нами не так? Новый фильм Авдотьи Смирновой как социальный манифест и философская притча

Кинолента основана на реальных событиях и рассказывает историю о том, как Лев Толстой защищал в суде военного писаря Василия Шабунина, приговоренного к расстрелу за пощечину командиру.

Наш критик Александра Антушевич посмотрела картину. И считает, что такой фильм пропустить нельзя:

«В великом писателе Льве Толстом, кроме его гениальности, конечно, интересен факт: чтобы о нем не писали, не снимали, не пели — все превращается в миф о великом русском классике и добром русском барине.

Этот миф у всех нас записан на подкорке и (вот удивительно!) в чем-то даже перекликается с христианской религией и одновременно с идеологией советского времени, да что там и сегодняшним положением дел.

Но фильм Авдотьи Смирновой — совсем другая история. Потому что он вовсе не про Льва Николаевича, не про строй и не про вечное повторение (хотя, может быть, автор снимала как раз про это). Фильм раскрывает какие-то потусторонние глубины и, кажется, пытается ответить на вопрос — что с нами не так?

Историческая картина — внимание к деталям, «кажимость» достоверности. Но при этом во всем неправильность, как сор в глазу. Камеру неверно как-бы потрясывает — иллюзия взгляда. Неповторимая игра Ирины Горбачевой, превращающей Софью Андреевну в нашу современницу, нажим Алексея Смирнова, странный нос экранного Толстого — настоящий ли?

А все, что на экране — это взаправду или сон?

Художественное пространство, словно поделили на неравные части. Безумствует государственная машина, медленно сходит с ума армия (войны нет!), дворянство играет в романтическую любовь. А еще народ, темный и мрачный, в котором что-то бродит и пузырится. Мужики пьют, поджигают баню, травят поросят...

Но при этом, странное дело, живых лиц не так и много. Кажется, даже обаятельный Толстой с его хозяйственными эскападами, гимнастикой и новыми методами обучения крестьянских детей, играет заученную роль.

Цитата. Авдотья Смирнова: «Проходят века, а в России ничего не меняется... Мы пробуксовываем. Но каждый раз эту точку проходим чуть мягче.Сегодня у нас сажают за репост. Но за пощечину все же не расстреливают».

Жизнь ярусом ниже — это юродивый писарь Шабунин, влюбленная в него солдатская вдова-жена, маленький человек — опустившийся прапорщик Стасюлевич. Все они действительно чувствуют и живут в этом бесчувственном и мертвом киномире.

На каждого, кажется, здесь найдется механический двойник. Взять хоть тех же солдатку и сестру Софьи Толстой — Татьяну, которая от придуманного чувства травится мышьяком («Соня, я отравилась») и трагически выходит замуж по расчету...

Но, пожалуй, «История одного назначения» — слишком многослойна, сложна и продумана. Снимаешь один слой, а за ним другой — вместе они крепость, а по отдельности — луковая шелуха.

Как в хорошем романе, здесь есть сквозные метафоры, аллюзии — ключи к пониманию, причем многозначные.

Озеро — его вода мерзавца не берет, а совестливого человека принимает — онтопится, не выдержав несправедливости и жестокости.

И мерзавец-то (главный герой, или не он главный?) — не совсем мерзавец, а мальчишка, полный комплексов и ищущий отцовского одобрения. Эпизод с портретом — так многозначен. Колокольцев — подневольный судья, в ночь перед заседанием, измученный тяжким выбором, то достает, то убирает папину фотографию. Совсем как Стасюлевич, разворачивает икону Богоматери к стенке, чтобы совершить свое мелкое преступление... А наутро встречает отца в суде — и все кончено. Идеалист превращается в разочарованного мизантропа. «Носооок тянуть» — казалось бы, система ломает человека.

Но автор не оставляет зрителя: ответье-ка вы на вопрос, был ли у Колокольцева выбор? Судьба несчастного маленького писаря Шабунинауже заранее предрешена? Да, она не могла сложиться иначе. Так решил закон, так решили люди.

Народ — деревенские мужики и бабы, тёмные и затравленные, — словно ждет жертвоприношения, толчётся у места заключения, чтобы передать подношение агнцу. Люди ждут своего святого, чтобы молиться ему, чтобы он сделал их жизнь немного легче, помолил бога за них Там.

Ждут, а в душе не верят, что парня казнят, может, попугают, всыплют горячих, да и отпустят...И начинают кричать, как только всё уже кончено.

За что расстреляли? За пощечину? Да, как так можно?

А оказывается, можно.

Противоречие, заложенное в общем сознании. Не случайно рефреном в фильме звучит вопрос: «За что вы любите русский народ?» И ответ: «за безграничную любовь...» За жестокость и милосердие.

Финал оказался, к сожалению, слишком плакатным, слишком ожидаемым.

Женщина, как тоскующая, брошенная собака, лежит на вытоптанной, сровненной с землей могиле писаря, человеческим законом возведенного в ранг мученика. Этот замученный, в общем, психически нездоровый мужчина-мальчик — видимо, единственное светлое, что было у нее.

Что дальше?

А дальше — остается Лев Николаевич. И снова, и сегодня — Лев Николаевич как зеркало русской жизни. С его любовью, пониманием и умением точно и гениально выстраивать на белом листе черные строки. Совсем как маленький полковой писарь Шабунин...

Или мне это только показалось?

Саша Антушевич
СамолётЪ