Кадуйский потоп.
По волнам памяти. Памятник затопленным Рыбинским морем деревням предложили установить на дороге Череповец-Пошехонье
По словам инициатора проекта директора некоммерческой организации «Деревня будущего» Анны Красушкиной, что будет внутри кольца на перекрестке долго обсуждали в соцсетях, пока не родилась идея арт-объекта, посвященного затопленным Рыбинским водохранилищем деревням.
А их было много. Были переселены 552 деревень, под воду ушли 663 селения и целиком город Молога — в нем жили более 130 тысяч человек. Затонули села с церквями, монастыри, мельницы, кладбища, бесконечные пашни (80 тысяч га) и луга, пастбища (более 70 тысяч га), богатые дичью и растениями леса (более 250 тысяч га).
Конечно, такой памятник обязательно нужен.
«О, сколько их упало в эту бездну...» Марина Цветаева писала, конечно о себе. Я пишу о своих впечатлениях детства, когда мы даже не задумывались о том, почему прямо посреди водохранилища стоят, высовываются «по пояс» из воды полуразрушенные колокольни невидимых храмов. Их, я помню, было три. Одна в устье Шексны, когда на метеоре поворачиваешь из реки в сторону Ярославля. Другая подальше по курсу, приблизительно напротив Городища, и еще одна уже ближе к Щетинскому. В ясный день две из них было прекрасно видно с мяксинской горы — слева и справа в море. Они стояли все мое детство и юность. Мимо шли баржи, рыбацкие лодки. Бабушка иногда, помню, из-под ладони смотрела в море.
Они приехали на этот берег с «той стороны», как и многие тогда. Это было великое переселение. Разбирали дома, увозили скот, пожитки. Понимали, что вернуться не получится. Насовсем уезжали. Бабушка рассказывала, что все забрать физически было невозможно. Вещи — как казалось, не самые необходимые — закрывали в сарайках. Так в нашей сарайке остались книги, семейные фотографии, письма... Через несколько недель семья вернулась за оставленным. А сарайку уже кто-то вскрыл. Рассказывала, что собирали, что смогли — две-три фотографии — по всей дороге. Ветер перекатывал бумагу, свое-чужое — не разберешь...
Но удивительно, не вспоминали о переезде. Как никогда не говорили о войне. Сильное, отчаянное и гордое было поколение: они переживали горе и отсекали его — жили дальше, работали, воспитывали детей и внуков. И только иногда, рано утром женщины, выгоняя коров на пастбище, на минуту останавливались, замирали и как-то тревожно, длинно и тоскливо смотрели на «тот берег»... Но тут же отвлекались на свои дела, а их было много. Люди жили, ездили в старые места за ягодами-грибами. В некоторых деревнях — по краю водохранилища — продолжали топить печи, копать огороды, пасти скот, пахать и косить... Из Мяксы, помню, даже катер ходил на ту сторону...
Где-то в 70-х годах мы ездили на лодке в бабушкину деревню — Голосово. Ее вода не затопила. Тогда еще сохранилась яма из-под нашего дома, рядом — куст сирени. Недалеко, в рядок, ведь, улица была деревенская, еще ямы и еще сирень. Вся деревня была в сирени. Бабушка обходила улицу, называла фамилии соседей. За бывшей деревней — густой лес, почти невидная дорога на Веретье. Мы посидели на берегу — вода подошла очень близко, прозрачная, что для торфяного Рыбинского удивительно. А здесь — светлый, почти белый песок. Красиво. Безлюдно. Печально.
Боюсь даже представить, что она, Мария Васильевна Скобелева, в девушках Трифаненкова, тогда чувствовала, как не разбилось от грусти ее сердечко? Колокольни одна за другой падали. Последняя ушла под воду в 1994 году. Бабушка умерла в 1992...
Авторы проекта предлагают взять за основу памятника образ Любецкой колокольни, стоявшей посреди водохранилища. Это может быть стела, или другой художественный объект из трех видов материалов — дерева, кирпича и металла, что, по мнению инициаторов, будет символизировать прочный сплав времен.
Евгения Васильева
СамолётЪ