Юбилей (шутка в одном действии)

 Начнем с самого по времени последнего – в пятницу весь просвещенный «русский мир» отметит 150 лет со дня рождения Антона Чехова, одного из самых удивительных и загадочных наших писателей. Безусловно, современник Толстого, Антон Павлович воспринял всю славную традицию своих великих литературных предшественников. Прежде всего, пристальное внимание ко всем «проклятым» вопросам русской жизни. Важнейшее же отличие Чехова-писателя – в особом взгляде на эту жизнь и в особой интонации, с которой он о ней говорит. Взгляд беспощадно-незамутненный, но глубокий, сочувственный. А рассказ – легкий, как дыхание, ироничный, порой смешной до колик. Но не успеют еще высохнуть слезы от смеха, а ты уже чувствуешь, как весь пропитался не дающей покоя, неизбывной чеховской горечью. Возможно, именно это горькое «послевкусие» и заставляло самых опытных и талантливых театралов с таким упорством, раз за разом, превращать воздушные чеховские пьесы, которые сам автор называл комедиями, в настоящие трагедии.
 Смех Чехова над «подлостью» и пошлостью жизни – великая сила. Но это и не безжалостная и безысходная сатира того же Салтыкова-Щедрина. Смех Чехова поддерживает, ободряет и дарит надежду.
 Именно это (во всяком случае, для меня), а не разошедшиеся на цитаты нудные поучения про «прекрасного человека» и «выдавливание раба», представляется самым ценным в чеховском наследии. Именно так хочется смотреть на сегодняшние «мерзости» и «подлости», пытаясь угадать за ними новую Россию…

«Конец истории»

Второй праздник - юбилей Вологодского областного телевидения, по стечению обстоятельств пришедшийся на День национального единства. Отмеченный в Череповце с помпой, приличествующей дате, он стал хорошим поводом задуматься не только об изменившейся за это время роли одного из важнейших для власти и общества коммуникационных средств, но и о неком промежуточном итоге исторического развития страны.
 То, что 55 лет существования областной телестудии есть отражение жизни страны и региона за тот же период, организаторами торжеств подчеркивалось особенно и специально. Логика в этом есть: при всех искажениях, присущих телевизионному «зеркалу», по имманентно присущей ему природе оно обязано было отражать окружающую реальность.
 Участникам студийной передачи, посвященной юбилею, и публичного шоу в ДК Строителей это постарались показать наглядно (благо в распоряжении областных телевизионщиков остался богатейший кино-видеоархив).
 

 Почти каждому «историческому» десятилетию в юбилейной «периодизации» был привешен свой «ярлык»: «романтические» 60-е, «пионерские» 70-е, «спортивные» 80-е, «бурные» или «роковые» 90-е… Только у «нулевых» годов не оказалось названия, определяющего их «судьбоносность» или хотя бы атмосферу.
 

Наверное, это не случайно. При этом дело не в самой сложности определения того, в чем мы живем, как говорится, «здесь и сейчас», но и в том, что практически отсутствует всякое желание такой определенности, четкой вербализации происходящих процессов.
 Возможно, автор этих строк, имевший честь быть причастным к работе в областном телеэфире на «переломе» эпохи – в конце 80-х начале 90-х – чувствует это особенно остро.
 В то время недостатка в определениях – однозначных, хлестких, ярких – не было. Нас, молодых журналистов воодушевляло то, что происходило в стране: «перестройка», «гласность», «демократизация», «новое мЫшление». Нараставшая свобода опьяняла. Хватались за все: за развенчание истории, экономической и бюрократической практики, потом дошли руки и до идеологии… Казалось, что вот сейчас страна трансформируется, выйдет из перестройки новой и похорошевшей, чтобы войти в «сообщество цивилизованных народов» под громкие аплодисменты этого сообщества. Оказалось, что просто страна умирала так – громко, радостно, ярко.
 Августовский «путч» был не причиной – поводом, удачной провокацией, оказавшейся на руку очень многим. Кроме самой России, ставшей вдруг независимой от самой себя. Получившей президента, которого Захар Прилепин, может быть, не без перехлеста, но довольно точно сравнил с упрямым, дурным конем, который завез уснувшего хозяина в непролазную, дремучую лесную чащу.
 

Я был причастен ко всему этому вместе со многими своими коллегами. Мы, тележурналисты, пользуясь возможностями телевидения – одной из важнейших скреп современного общества – фактически рушили это общество. И, общими усилиями, разрушили. Это не предмет для гордости. Сегодня я знаю это точно. Это большой грех.
 

Воздаяние, впрочем, наступило довольно быстро. Когда, наконец, все дерьмо, взболтанное на пространстве бывшего СССР, более-менее устаканилось, и Фукуяма вынес удовлетворенный приговор: «конец истории», - именно наше поколение «перестроечных журналистов» оказалось в значительной степени потерянным. Кто-то спился, кто-то просто ушел из профессии.
 Правда, не все. По давней провинциальной традиции, на торжествах локальных профессиональных сообществ принято вспоминать не только тех, кто из коллег здесь и рядом, но особенно тех, кто пошел дальше и выше всех – это придает гордости, значимости, бросает благородный отсвет на всю организацию. На самом деле Вологодскому ТВ есть, кем гордиться – здесь в разные времена и годы выросла целая плеяда по-настоящему талантливых, творческих людей. По счастью, большинство из них не были забыты на прошлом юбилее. Но наибольшую гордость вызвал человек, сам отмечающий сегодня свое 50-летие, человек, которого не было в те дни в Череповце – Леонид Парфенов.

Другой мальчик

В Череповце и Вологде он проработал совсем не долго. Леонид закончил тот же факультет того же университета, что и я: в тот год, когда я поступил на журфак ЛГУ, он уже выпустился. В тот год, когда я пришел на студию, он уже год, как работал на центральном ТВ, которое, в сущности, и сделало его тем, кем он является до сих пор: «зеркалом» современного российского телевидения.
 Не зная Парфенова лично, могу судить о нем по рассказам общих знакомых, его экранным работам и его же многочисленным до сих пор интервью, рассыпанным по разным СМИ.
 До университета у нас с ним, как представляется, было немало общего. Вплоть до семейных обстоятельств: папа инженер, мама учительница. И любовь к литературе, и ощущение некоей своей особости в однородности родной провинциальной среды, и некий смутный, недооформившийся творческий зуд.
 Парфенов рассказывает одному из журналов о сильном влиянии, которое оказали на него соседи по студенческой общаге. Это было традицией советских вузов: селить местных студентов с выходцами из других стран.
 Мне, помню, достался мадагаскарец Клод Раминдкарифари. По соседству жили еще чилийский коммунист Клаудио Лопес, никарагуанец Ноэ Паласиас. Одним словом, яркие представители «освобожденной» Африки и «революционной» Латинской Америки. В свободное от учебы время мы пили водку под споры о семантике Борхеса и «магическом реализме» Маркеса.
 Леониду, как он утверждает, повезло больше – его соседями по комнате оказались представители социалистического «запада» - болгары. И, видимо, весьма рафинированные представители: «Они меня приучили, что надо на себя тратить, что было совсем не в советской традиции». Это была первая «прививка». Оттуда идет эта неизменно подчеркиваемая парфеновская нелюбовь к водке и напротив любовь к изысканной еде и вину.
 «Как только русскому человеку даешь возможность куда-то грести, он обязательно гребет на Запад… Слушание голосов, фарцовка, Высоцкий, что угодно», - это его собственные слова. И «перепаханный» Набоковым, поздним Твардовским, «Голосом Америки», болгарами, Гостиным Двором повзрослевший мальчик с широко распахнутыми глазами сам стал грести на Запад.
 Первой остановкой на этом пути была Москва. Сначала, как место для удовлетворения творческих амбиций, потому что (опять же сошлюсь на самого персонажа) для Парфенова журналистика, по определению, «должна быть делом столичным… должна производиться на столичном, а не «жэковском» уровне».
 

А в 90-е оказалось, что дальше и ехать никуда не надо – с падением сначала Берлинской стены, а потом и СССР Запад сам пришел сюда, радушно приглашая всех желающих участвовать в своем новом глобальном проекте. Леонид с воодушевлением отдался великому делу деконструкции, крушения ненавистного «совка», стал одним из «капитанов» отечественного телефлагмана этого благородного процесса – «старого» НТВ.
 

И скажем честно, делал эту свою работу блестяще. Были ли это его многочисленные телефильмы. Или же знаменитое «Намедни» - в их телевизионном варианте или, как сейчас – в виде роскошного трехтомного «нонфикшн»-издания, претендующее на то, чтобы стать историей СССР и окончательным приговором ему. Он открыто пишет в своем последнем томе: «Ну, как можно воспевать страну, которая перезрелой грушей позорно упала на глазах у всего мира?! ...И неужели кто-то из переживших на рубеже 80–90-х превращение «соцстраны» в «капстрану» теперь хочет, чтобы это случилось попозже? Счастливо!».
 Неважно, что мини-очерки, составляющие «Намедни» в глазах очевидцев грешат неточностями, что многое из существенного для тех лет просто выпущено из виду. Неважно, что отношение к недавней нашей истории до сих пор – самая глубокая «борозда», разделяющая российское общество. Леонид-то свой выбор сделал.
 

Парфенов делает свое дело, делает сознательно, основываясь на «школе», заложенной еще ленинградским журфаком с его военной кафедрой, выпускавшей офицеров-спецпропагандистов.

В фильме, посвященном 20-летию газеты «КоммерсантЪ» (кстати, еще один недавний юбилей!), Леонид вспоминает, чему учили советских журналистов – ленинскому принципу, утверждающему, что газета не только коллективный агитатор и пропагандист, но еще и организатор. И добавляет, не скрывая сарказма: вот, мол, так и «КоммерсантЪ» организовал в России новый класс буржуазии. Со своим собственным строем, укладом жизни. Который априори принимается за образец. Который пропагандируется профессионалом Парфеновым во всем, что он делает. В дело берется все, что может своим авторитетом хоть как-то обосновать, подкрепить избранный идеал. Вот Гоголь у него получился, скорее «птицей», скорее неким удачливым «лимитчиком», сумевшим приобщиться европейской цивилизации. Ее (цивилизации) приметы, многочисленные детали и составляют ткань причудливого фильма. С каким восторгом автор рассказывает зрителю: вот здесь Гоголь гулял (правда, красиво?!), вот здесь ел и пил, и вот, что ел, и вот, что пил… И все это, вместе взятое, могло сделать его счастливым. Если бы не «угораздило его родиться в России, да еще с талантом».
 Весь этот ретрогламур обращен к молодому поколению, которому Парфенов и Ко хотят промыть и вправить мозги наставить на истинный, по их мнению, путь. Но бестолковая молодежь не торопится, идет все как-то не в ногу. И усталый юбиляр жалуется: «Мы пожилая страна. Очень долго приходит молодое поколение, которое априори должно хотеть самореализации, хотеть карьеры, зарабатывать, жить полной грудью, по мировым стандартам».
 
В ногу

Между тем, страна меняется в очередной раз. Раз не удалось, как мечталось некогда парфеновскому приятелю Артемию Троицкому, до конца «распродать ее по кусочкам тем, кто больше за нее даст», то она снова пытается сосредотачиваться – жить-то надо. Вот и кризис на дворе. И манкий голос Леонида звучит все менее убедительно.
 

Правда, и другие голоса не особо убеждают. Вертикаль, кажется, выстроена – прямая и властная. А ощущение общего дела, подтверждающего общность судьбы людей, населяющих наши огромные пространства, все не приходит.
 

То же Вологодское областное телевидение, с которого мы начали рассказ – маленькая часть большой Вертикали – если продолжить аналогию с зеркалом, нынче как-то скривилось и потускнело. В лучших образцах того, что оно может дать – новостных сюжетах или путевых зарисовках «советника по культуре» Анатолия Ехалова – оно дает мало связанные между собой, не очень внятные обрывки, осколки действительности. Словно бы выхваченные нервной рукой репортера из живой жизни «к случаю». Собственно ТВ наше после относительно небольшого перерыва вновь взяло на вооружение старые советские клише, вернувшись к роли иллюстратора умозрительных тезисов власти и глашатая ее же инициатив. Когда на юбилейном вечере Губернатор, совсем неглупый и вполне себе порядочный человек, расчувствовавшись, заявил: «Все эти годы я старался идти в ногу с областным телевидением!», фраза эта прозвучала несколько двусмысленно, потому что не до конца понятно, кто в этом движении под кого на самом деле подбирал и подбирает ногу.
 А в целом, наверное, не нам с вами осуждать телевизионную картинку. В определенном смысле она есть если не отражение, то свидетельство существования именно такой объективной реальности. Против народной мудрости не попрешь: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива» и т.п.
 Увидим ли мы, скоро ли «небо в алмазах»?

Юрий Антушевич
«РМ»
26.01.10.
Фото: rollingstone.ru