«Экономически невыгодная мать». Лесной пожар — это, вообще, нормально?

Что мы должны думать, когда миллионами гектаров дотла сгорает национальное богатство страны? СамолётЪ собрал мнения предпринимателей, учёных и экологов.

Фото: rossaprimavera.ru

Лес —такое же национальное достояние России, как нефть и газ, даже более древнее по части использования. Мы так привыкли думать. И чувствуем явный дискомфорт от когнитивного диссонанса, когда узнаём из новостной сводки, что у нас в стране от лесных пожаров гибнут миллионы гектаров леса.

Где деньги?

По официальным данным сейчас в Сибири и на Дальнем Востоке горит 2,4 млн га, по данным «Гринпис» — 4,5 млн га.

Люди, занимающиеся лесным бизнесом и сталкивающиеся с проблемой получения в аренду от государства лесосеки, воспринимают такие цифры особенно болезненно. Например, гендиректор Череповецкого фанерно-мебельного комбината Илья Коротков полагает, что он его коллеги платят государству достаточно, чтобы леса не превращались в одну «сплошную гарь»:

Как быстро лес восстанавливается от пожаров?

Разные сообщества восстанавливаются с разной скоростью, говорит географ Юлия Кузнецова, какие-то не смогут этого сделать вообще. Все зависит от локальных условий (породного состава, климатических особенностей региона) и от того, что считать восстановлением.

Горные леса восстанавливаются медленнее равнинных, а в условиях заболачивания первоначальный лес может не возродиться совсем, а смениться так называемыми длительно производимыми сообществами. «Тайге в Красноярском крае понадобятся десятки лет минимум, а подмосковный лес восстановится быстрее, скорее всего», — указывает геоботаник, научный сотрудник биологического факультета МГУ Сергей Дудов. Ценность леса может быть и хозяйственная, и природная. «С лесохозяйственной точки зрения важно и то, какие породы в лесу растут, и запас древесины, возраст этих деревьев. Мы же обычно хотим, чтобы ценные большие деревья выросли. А с точки зрения разнообразия, ряд видов растений, в том числе редких и охраняемых, обитает в малонарушенных лесных экосистемах, и пожары катастрофически действуют на их популяции», — добавляет он.

Когда лес восстанавливается после пожара, идет процесс сукцессии — смена одного биологического сообщества другим. В долгосрочной перспективе лес приспосабливается к пожарам с точки зрения породного состава, а в крайних случаях пожары могут стать фактором расположения границ лесной зоны.

Климатолог Александр Чернокульский, команда которого провела исследование, по спутниковым снимкам определяя границы лесов, а по модельным данным — границы территорий с разными степенями пожароопасности, говорит, что пожар— экстремальное, редкое в целом явление — в ряде случаев становится своеобразным регулятором южной границы леса умеренных широт. А в некотором смысле — отвечает за баланс между двумя устойчивыми состояниями экосистем — леса и степи.

Чем пожары опасны для человека?

Есть два основных риска. Прямой риск нахождения непосредственно в зоне возгорания и смог — загрязнение воздуха продуктами горения, которые могут распространяться на большие расстояния и буквально заволакивать города и другие населенные пункты.

«При низовом пожаре идет сильная тяга, горячий воздух от земли быстро поднимается, очаг затягивает в себя воздух снаружи, и могут образоваться огненные смерчи. Это наиболее опасный вид пожаров с точки зрения прямой угрозы жизни. В том числе так погибли люди в Калифорнии во время пожаров в прошлом году», — говорит геоморфолог, старший научный сотрудник географического факультета МГУ Владимир Беляев.

Смог от пожаров — один из самых сильных типов загрязнения воздуха в городе. Для него есть специальное название — «дымная мгла». Самое главное в таком смоге — это аэрозоли, сажа. Их концентрация увеличивается до опасных пределов и заметна уже невооруженным глазом. По словам метеоролога, старшего научного сотрудника ИФА РАН Натальи Панкратовой, мельчайшие частицы, попадая в наши легкие, цементируют их поверхность, фактически ведут себя как бетон. Угарный газ (СО) тоже вреден для человека, им можно отравиться. Смог от пожаров вызывает приступы астмы, провоцирует аллергии — даже у тех, кто им не подвержен; могут проявиться и активизироваться хронические заболевания. Заметно повышается смертность, так как пожары возникают в сухие периоды с высокими температурами.

В научной работе, посвященной анализу дымной мглы 2010 года в Москве, отмечается, что повышенные концентрации частиц PM10 (взвешенные частицы размером меньше 10 мкм) крайне негативно влияют на здоровье. Это сопоставимо с влиянием волн жары. «Дополнительная смертность из-за дымной мглы на фоне высоких температур за лето 2010 года в Москве составила около 11 тысяч человек. Под ударом оказываются семьи, не имеющие кондиционеров в квартирах, не способные решить проблему качества воздуха частным образом, — говорит метеоролог, старший преподаватель географического факультета МГУ Павел Константинов. — Маски можно использовать, но не все они защищают от PM10».

Количество пожаров будет расти из-за глобального потепления?

Про количество говорить рано, а риск пожароопасных условий будет расти. Александр Чернокульский говорит, что засухи, волны жары, то есть подходящие условия для пожаров, будут только учащаться. Есть прогнозы, что при достаточно негативном развитии событий риск пожароопасности уже к середине XXI века на юге Сибири может увеличиться в 3 раза, но важно понимать, что эти риски региональные и могут сильно различаться на разных территориях.

«Все привыкли к положительной обратной связи: чем больше горит, тем больше выбрасывается СО2, тем теплее климат, — говорит физик атмосферы, научный сотрудник ИФА РАН Анастасия Васильева. — Но сейчас уже понятно, что все не так просто. Тут и аэрозоли влияют — они вообще охлаждающий эффект оказывают, и общее неравномерное распределение осадков. Из-за глобального потепления эта неравномерность увеличивается, поэтому где-то риски растут, а где-то наоборот. Вот сейчас лето, а в Москве холодно и мокро, ничего не загорится. В Сибири по-другому, там и изменчивость климатическая больше, и горит чаще гораздо. О росте числа пожаров пока сложно говорить, все-таки очень большая изменчивость по годам. Вообще, у нас сейчас все сравнивают с 2003 годом — больше, чем тогда за историю спутниковых наблюдений у нас еще не горело. Нынешний год рано оценивать с точки зрения трендов, сезон еще не закончился».

Можно ли говорить, что лесной пожар — это нормально?

По мнению ведущего научного сотрудника Зоологического музея МГУ Андрея Лисовского, о какой-то «нормальности» можно говорить только, если пожар естественный или большая их часть естественная. Но подавляющее большинство пожаров в нашей стране — результат халатного обращения с огнем. «В локальном смысле трагедии нет, в масштабе страны изменяется структура лесного фонда», — говорит Лисовский.

Владимир Беляев напоминает, что леса в России сильно горели и раньше: «В начале XX века, в годы Первой мировой войны несколько лет подряд горели леса и в Сибири, и в европейской части России. Только в 1915 году выгорело около 14 млн га. Так что то, что сейчас происходит, это не уникальная ситуация, а, скорее, нормальное, относительно редкое явление. Если горят районы труднодоступные, а их тушить сложнее всего, там почти наверняка пожары естественные, поджигать некому и незачем. А вот на юге Сибири много антропогенных пожаров, много случайностей по глупости, и поджоги наверняка тоже есть. Вообще-то оценить это можно по данным дистанционного зондирования Земли, регулярной спутниковой съемки. Можно определить локализацию очагов и установить, где они и мог ли туда вообще человек попасть. Когда грамотные оценки будут, тогда и поговорим про нормальность».

Подготовил Антон Юрьев
СамолётЪ

Поделиться
Отправить