Субботнее чтение. «В постели с врагом». Возможно ли «народное единство» при разделении элит?

В своём поздравлении ко Дню национального единства губернатор Вологодской области напомнил населению территории о «Смутном времени» и призвал «снова объединиться перед лицом врага». Не называя, впрочем, этого врага по имени.

Зато экс-президент Дмитрий Медведев не постеснялся в выражениях, озвучив сразу три имени главного врага России — «верховного властелина ада»: Сатана, Люцифер или Иблис.

Пожалуй, никогда ещё (в новейшей истории страны, во всяком случае) правители России не обозначали столь абстрактно и эмоционально противников государства. И это не случайно.

«Социальный ублюдок»

Великий российского логик и макросоциолог Александр Зиновьев, чей 100-летний юбилей отмечался в последний день октября, и которого Путин с недавних пор стал упоминать в одном ряду с крайне правыми мыслителями вроде Ильина и Солженицына, описывал постсоветскую социальную систему: как «гибрид остатков советизма, реанимации дореволюционного феодализма и заимствования западнизма».

«В итоге сложился такой социальный ублюдок, — отмечал Зиновьев, — какого, по-моему, в истории человечества ещё никогда не было. И его ещё придется долго изучать.

Может ли он выжить? Может. И может просуществовать сколько угодно. Романовская монархия была таким же социальным ублюдком. Триста лет просуществовала. В наше время, если взять просто биологическое измерение, больные люди живут до девяноста и больше лет. Суслов, секретарь по идеологии, дожил до девяноста лет, при том, что с детства болел туберкулезом. И у социальных организмов так же».

По мысли Зиновьева, главный актив России — её население, воспроизводство которого было подорвано катаклизмами XIX-XX веков, неуклонно сокращается. Особенно та его часть, которая способна к эволюционному прогрессу. С таким человеческим материалом, утверждал философ, страна не может сохранить независимость и остаться суверенным государством. Это невозможно по социальным законам. Мыслитель отмечал, что именно поэтому страны Западной Европы сегодня стремятся интегрироваться: «ни Франция, ни Италия, ни Германия по отдельности не способны сохранить свой суверенитет в современном мире».

Интеграция «в Запад» по примеру упомянутых Франции или Германии не удалась (в чём, пожалуй, виноваты обе стороны). Остался «старый», имперский вариант — присоединения новых территорий (с населением) с опорой на такой же старый, испытанный экономический уклад, основанный на эксплуатации человеческого и природных ресурсов.

«Паразитическая» экономика

В своей книге «Природа зла. Сырьё и государство» экономический историк Александр Эткинд объясняет, почему такая «паразитическая» экономика, во-первых, постоянно нуждается в своём обосновании «особой духовностью», а, во-вторых, обрекает страну быть отстающей.

В пример Эткинд приводит не только Россию, напоминая, что в начале XVIII века на территории «особой духовности» — Китай, Индию, Японию и Россию — приходилось 70-75% мирового ВВП и ещё больше, до 80-85% — всего населения мира (примерно, как сейчас). Однако никакого интеллектуального, научного, культурного и экономического лидерства упомянутым странам это не принесло. Не помогло даже множество таких концептуальных изобретений, как книгопечатание, производство пороха, бумаги и т.п. Сам факт наличия новых технологий — не привёл ни к их серийному производству, ни технологическому лидерству.

Оказалось, что мировое лидерство производится другим способом. Пытаясь определить этот другой способ, Эткинд, выделяет три типа государства.

Экстрактивное государство отличается тем, что в нём военная элита и трудовое население разделены культурными барьерами. «Элита, пишет Эткинд, — собирает свои доходы с трудового населения, рутинно применяя насилие, и с помощью того же насилия охраняет себя от смешения с собственным населением. Примером является российская экономика середины XIX века, основанная на крепостном праве: элита и крестьяне разделены сословными границами, но при этом зависят друг от друга, потому что без крестьян не было бы частных благ — таких, как еда и доход, а без элиты не было бы общественных благ — таких, как безопасность. Это была хищническая и часто неэффективная элита, но всё же такой тип экономики обеспечивал полную занятость населения».

Во втором типе государства — инклюзивном — нет внутренних границ. Элита включает в себя лучших, чтобы те обеспечили посильный труд всех остальных. Экстрактивная и инклюзивная государственные системы — это две разные системы жизни, отмечает автор, но только одна из них, инклюзивная, обеспечивает долговременный экономический рост.

Эткин делает предположение, что сырьевая зависимость формирует третий тип государства, который он называет паразитическим. В таком государстве элита оказывается способной эксплуатировать натуральные ресурсы, например, меха или нефть, почти без участия населения. Используя сверхдоходы, эта же элита обеспечивает внешнюю и внутреннюю безопасность. Паразитическое государство собирает свои средства не в виде налогов с населения, а в виде прямой ренты, поступающей от добычи и торговли естественным ресурсом. Это могут быть ясак, таможенные пошлины или дивиденды госкорпораций, но важно понять отличие этих поступлений от налогов, которые производятся творческим трудом всего общества.

В паразитическом государстве население становится избыточным. В этом его кардинальное отличие от экстрактивного государства — такого, например, как крепостная экономика имперской России, где элита жила другой жизнью, чем население, но при этом всецело зависела от его эксплуатации. Избыточность населения не означает, что элита уничтожает население или что последнее вымирает за ненадобностью. Напротив, государство делает из населения предмет своей неусыпной заботы, опеки и контроля.

«Такое государство формирует сословное общество, в котором права и обязанности человека определяются его отношением к основному ресурсу, — пишет Эткинд. — Принадлежность к военнo-торговой элите становится наследственной, как в сословии или касте. Хуже того, она натурализуется, представляется как традиционная и неизменная часть природы, как это свойственно расовому обществу. Из источника благосостояния государства население превращается в предмет его благотворительности.

Система и Антисистема

До начала СВО новые «опричники» России, в целом потеснившие либералов, чувствовали себя более чем уверенно. Во всяком случае, настолько, чтобы активно поддержать начало спецоперации.

Но к восьмому месяцу затяжных боёв в российских элитах, похоже, начал назревать серьёзный конфликт. Это даже не конфликт «партии мира» и «партии войны», а скорее конфликт между Системой, состоящей из всё тех же «либералов» и «чекистов», с одной стороны, и внезапно, по мере истощения ресурсов Системы, вспомнившей о своей субъектности Антисистемы. Последняя сегодня ситуативно объединяет представителей криминального мира и ислама, которые довольно агрессивно заняты критикой отдельных представителей Системы и пытаются расширять своё влияние, лоббируя принятие важнейших военно-политических решений. Долго подобное противостояние продолжаться не может. Президенту придётся выбирать с кем он: с Пригожиным и Кадыровым или с силовиками. У каждого выбора возможны свои издержки. Весь вопрос в цене...

Народ безмолвствует

Приметой времени, а то и назревающих перемен становится исчезновение из начальственных заявлениях традиционных слов о том, что «всё идёт по плану». Конечно, стране продолжают транслировать уверенность в правильности курса, а главное — в коварности и исторической обречённости Запада. Но планы явно меняются, причём настолько очевидно, что это вынуждает отказаться от традиционных заверений в их неизменности.

Неузнаваемо меняются не только мир, страна, ситуация с СВО, экономикой и мобилизацией, но и стратегии с подходами, а также с принимаемыми и замышляемыми решениями. Другими сегодня стали и россияне, и руководство. И низы, и верхи уже не те, что были ещё весной или даже летом, до всех резких событий этой осени, нового предчувствия перспектив и свежих субъективных ощущений. Логика СВО подталкивает власть к тому, чтобы постепенно внедрять в общественное сознание мыль: больше никаких инвестиций не будет, а, следовательно, общественное благо — это соцподдержка наиболее уязвимых групп, которым надо помогать выживать. Все остальные должны либо позаботиться о себе сами, либо, если они будут проявлять социальное недовольство, попадут в группу врагов.

Есть ощущение, что управление страной всё больше переходит в плоскость эмоционального, поскольку рационально люди, видимо, и сами не очень понимают, за что им это всё, но эмоционально пытаются быть солидарными с властью, на этом уровне какое-то единение есть, особенно среди старшего поколения.

С другой стороны, мистическо-религиозный подход, когда «мы все в рай, потому что мы не за материальные ценности, а за духовные», пока что не очень глубоко заходит в народ, который по-прежнему очень материалистичен и атомизирован. Отчего все новые, слепленные «на коленке» идеологии — сродни красивым сказкам, а на деле — каждый сам за себя.

Возможна ли на этой основе та монолитность нынешней модели государства и устойчивость системы, которую был призван зафиксировать вчерашний День народного единства.

Пока на этот вопрос однозначно ответить сложно. Можно констатировать, пожалуй, только то, что праздничный день 4 ноября 2022 года отличается от таких же памятных дней прошлых 17 лет (от учреждения праздника) уже тем, что в этом году ему предшествовала дорога по таким колдобинам, которая в чем-то сплотила, а в чем-то, наоборот, сильно растрясла и расплескала страну.

Ситуация такая, что гораздо важнее сбора земель становится задача по сбору людей и достижению целей народосбережения. В этом, полагают трезвые наблюдатели, и должен состоять обновлённый план, а все остальные задания видятся лишь попутными проектами, которые не грех и задвинуть на время, если они не совпадают с основной приоритетной миссией.

Однажды 410 лет назад...

Кстати, люди, лучше меня знающие историю, отмечают, что по национальному и религиозному составу, социальным группам — тот 1612 год во многом перекликается с 2022 годом. 410 лет назад произошло изгнание поляков, казаков и западнорусских (можно с назвать их современным термином — украинцев и белорусов-литвинов) из Москвы — начало освобождения великорусского ядра от южных и западных славянских соседей.

Тогда борьба за обладание Диким Полем — за всё левобережье Днепра и северное Причерноморье — началось с первых побед великоросского ядра в Смуте.

Сегодня эта борьба снова идёт в присутствии двух главных участников, которые объединились тогда в походе на восток четыре века назад — Польши и протоУкраины.

Ещё одна параллель с тем временем: на Русь начинается культурная экспансия западных соседей — украинских неоправославных из училищ Ватикана. Чуть позднее это привело к одной из главных трагедий Руси — Расколу, с выделением старообрядческого мученичества.

Илья Неведомский
СамолётЪ